Ян Гийу - Путь в Иерусалим Страница 82

Затем все пошло так, как предсказывали Карле и Биргер Бруса. Карл сын Сверкера высоко поднял сына над головой, чтобы все могли видеть его, и попросил тинг одобрить нового ярла в Западном Геталанде, Сверкера. Из рядов рода Сверкера и тех, кто собрался вокруг королевских сводных братьев, Коля и Болеслава, мгновенно послышались утвердительные возгласы, и вслед за этим напряженные взгляды устремились в ту сторону, где синело Фолькунгово войско, а впереди стояли Юар сын Едварда, Магнус сын Фольке и Биргер Бруса.

Биргер Бруса, улыбаясь, шепнул, что надо выждать пару минут. Они стояли молча, молчали и люди у них за спиной. Гул голосов смолк, и стало вдруг так тихо, что слышался шум ветра над местом тинга. Но вот три главы рода воздели руки к небу, как один, и за ними вырос лес рук. Вскоре уже над тингом пронеслось ликование, люди выражали свое облегчение и радость. Епископ Бенгт благословил нового ярла, который слабо пищал, будто на крестинах, а не на избрании первого человека Западного Геталанда.

Затем на тинге полагалось рассмотреть несколько дел, связанных с убийствами и нанесением ущерба. Потом повесили парочку воров церковного имущества, дабы повеселить собравшихся, которые проделали долгий путь, чтобы попасть на тинг. Лишь ближе к вечеру принялись обсуждать тяжбу между Магнусом сыном Фольке и убийцей короля Эмундом Ульвбане. Едва подошел черед этого дела, как над тингом словно подул холодный ветер, и люди, одетые в цвета рода Сверкера, со всех сторон стали стекаться поближе к скале. Было ясно, что они ожидали чего-то большего, чем стоила эта ничтожная тяжба.

Вначале все шло именно так, как и предполагали Фолькунги. Дюжина добрых людей с каждой стороны принесла клятву, уверяя своих милостивых богов, что земля, о которой спорят с давних пор, принадлежит именно их господину.

Потом тоже все шло как положено. Магнус сын Фольке выложил свое серебро, заявив, что готов пойти на мировую и просит своего противника принять мир, ибо цена за него хорошая и мир между соседями дороже серебра. Эмунд Ульвбане упрямо стоял на своем и отказывался примириться, но лагман Карле и его присяжные вынесли решение о примирении, даже не удаляясь на совещание. Разочарованные люди начали было расходиться, увидев, что дело это больше ни к чему не приведет.

И тут вперед выступил Эмунд Ульвбане. Он презрительно швырнул полученное серебро себе под ноги и поднял правую руку в знак того, что хочет говорить. Все сразу стихли, напряженно застыв, ибо вид у Эмунда Ульвбане был грозный и недовольный.

— Как и любой другой, я вынужден подчиниться решению тинга, — начал он зычным голосом, так как он был очень сильный человек. — Но тяжко видеть, что серебро ценится выше чести и права. Тяжело примиряться с таким нечестивцем, как Магнус сын Фольке, ибо ты, Магнус, не настоящий мужчина, да и сыновья твои не лучше тебя. Оба они — сукины дети: один — монашья дочка, другой — пивная бочка.

Затем Эмунд Ульвбане сделал знак одному из своих дружинников, и тот подошел и взял серебро, а сам он продолжал стоять на своем месте, подбоченясь и презрительно глядя в сторону врагов. Один из тех, на другой стороне, кто встретился с ним взглядом, был как раз из «сукиных детей» — юноша с глуповато-наивным видом. Он смотрел на Эмунда, испытывая вовсе не страх, а скорее удивление и сострадание.

На тинге раздались выкрики, все зашумели, заволновались, и многие поспешили скрыться подальше, ибо мир, казавшийся таким прочным, теперь был в опасности.

В палатке Фолькунгов собрались на совет; настроение у всех было испорчено, ибо и Юар сын Едварда, и Биргер Бруса имели недобрые предчувствия. Они хорошо знали, что по законам предписывается тому, кто открыто произнес ругательства на тинге, и что нужно предпринимать в таком случае. Тут серебром не откупиться.

Следовало подождать, пока не придет лагман Карле и не прочитает закон. Люди сидели в мрачном ожидании, изредка перебрасываясь словами. Эскиль распорядился, чтобы в палатку принесли бочку пива и кружки, и люди пили молча, словно на поминках.

Когда лагман Карле вошел в палатку, он был печален и озабочен, и все это заметили. Коротко приветствовав собравшихся, он сразу перешел к делу: — Братья, вы хотите знать, что гласит закон, когда на тинге звучат ругательства. И я скажу вам, а потом вы сами решите, что лучше делать, ибо в этом я вам не советчик. О словах, которые вы слышали из уст Эмунда, закон говорит столь четко, что я не думаю, будто бы Эмунд действовал неумышленно. Итак, послушайте, что сказано в законе.

Тут он заметил, что в палатке есть пиво, взял себе кружку и сделал несколько больших глотков. Вид же у него был такой, словно он уже в мыслях проговаривал текст закона. Поставив кружку, лагман вытер рот тыльной стороной ладони и громко, нараспев начал читать текст закона: — «Если кто-то оскорбит другого такими словами: «Ты не мужчина», то должны они встретиться на перекрестке трех дорог. Если придет тот, кто оскорбил, а другой не придет, значит, оскорбленный таков и есть. Отныне не смеет он приносить клятву или свидетельствовать — ни в пользу мужчины, ни в пользу женщины. Если же тот придет, кого оскорбили, но не оскорбитель, то первый трижды воскликнет: «Вне закона!» — и начертит знак на земле. Значит, сам оскорбитель хуже, чем его слова, за которые он не осмелился постоять. Но вот встречаются оба с оружием в руках. Падет оскорбленный — за него платят половину штрафа во искупление убийства. Падет оскорбитель — он останется неотомщенным, ибо слово — худшее из преступлений и язык — это зло».

В палатке воцарилась тишина. Все молча обдумывали сказанное лагманом. А Карле сел и снова взял себе кружку пива. Взгляды присутствующих устремились на Биргера Брусу, сидевшего с поникшей головой. Он понял, что должен высказать худшие предположения, которые вертелись на языке у остальных. Его брат Магнус сидел неподвижно, побелев лицом.

— Встретиться с Эмундом Ульвбане в поединке для всякого славного воина, даже более искусного, чем мы, — это все равно что идти на верную смерть, — начал он, тяжело вздохнув. — Верно и то, что король Карл со своими советниками хитро придумали это, специально подстроив так, чтобы Эмунду пожаловали приграничные с Арнесом земли. Мой брат Магнус вынужден выбирать: либо поединок с Эмундом, либо — бесчестие. Выбор таков, что и худшему врагу не пожелаешь. Но выхода нет, и ничего лучше я не могу посоветовать.

Магнус не отвечал, и, судя по всему, он и не собирался отвечать. Тогда взял слово Юар сын Едварда.

— Плохо же вознаградил король Карл наше стремление избежать войны, — начал он. — Все-таки войны не миновать, раньше или позже, как показал нам Карл сын Сверкера, и все мы, сидящие здесь, понимаем это. Мой племянник, претендент на престол Кнут сын Эрика, не приехал на ландстинг, потому что иначе было бы трудно сохранить мир. Но Кнут лишился отца и короны из-за этого лжеца и убийцы, Карла сына Сверкера, а потому мы знаем, что придет время, когда мы потребуем отомщения. И тогда я спрошу вас, родичи, в чем польза, если Магнус сын Фольке сейчас пожертвует своей жизнью? Все в этой палатке и за ее пределами понимают, что выпад со стороны Карла сына Сверкера нацелен на то, чтобы убить главу Фолькунгов Западного Геталанда прежде, чем начнется война. Тем самым он многое выиграл бы, а мы — многое бы потеряли. Магнус сын Фольке сумеет повести людей в бой под знаменем Фолькунгов, но простите меня за откровенность, я не уверен, что люди пойдут за Эскилем сыном Магнуса. И коль скоро Магнус должен умереть за наше общее дело, если этого хочет Бог, то пусть уж лучше он умрет на поле брани, в будущей войне. Мы все теперь — и Фолькунги, и Эриков род — можем разом сняться с места и отправиться в путь. Так мы покажем, что намерены делать дальше. Вот что я хотел сказать.