Эрнест Капандю - Рыцарь Курятника Страница 97

— Это письмо с вами? — спросил Людовик XV.

— Да, государь.

— Дайте его мне!

Сен-Жермен вынул из кармана блокнот удивительной работы, осыпанный бриллиантами. Раскрыв его, он вынул пергамент с королевской печатью Валуа и подал королю. Людовик XV развернул пергамент и пробежал его глазами, потом, обернувшись к маркизе де Помпадур, прочел вслух:

«Я доволен тем, что сделал мой верный подданный граф де Сен-Жермен.

— Это действительно почерк Франциска I, — сказал Людовик XV, обращаясь к графу. — У меня есть его письма, которые я часто читаю, так что тут нет сомнений. Я не понимаю только, как это письмо могло быть адресовано вам.

— Почему же?

— Потому что оно написано 10 января 1515 года, а теперь 26 апреля 1745.

— Государь, вот другое письмо, которое Мишель Монтень написал мне в 1580 году, на шестьдесят пять лет позже короля Франциска.

Сен-Жермен подал Людовику XV другой пергамент. Король пробежал его глазами, потом передал маркизе де Помпадур, которая прочла вслух:

«Нет ни одного хорошего человека, который, если бы дал на рассмотрение законов свои поступки, свои мысли, не был бы достоин виселицы шесть раз в своей жизни, такого было бы жаль и несправедливо наказать».

— Мсье де Сен-Жермен, — продолжал король после непродолжительного молчания, — если все это только шутка, я прошу прекратить ее.

— Государь, — ответил граф, поклонившись, — я не осмелился бы шутить в вашем присутствии. То, что я говорю, — серьезно.

— Как же вы объясните ваше долголетие? Или У вас есть эликсир молодости?

— Эликсир молодости выдуман шарлатаном и годится разве что на то, чтобы обманывать глупцов.

— Однако вы единственный человек на свете, проживший столько лет.

— О нет, государь! Многие жили дольше меня. Ной прожил триста пятьдесят лет, Мафусаил умер на девятьсот шестьдесят девятом году — я могу привести много других примеров. Дженкинс, английский рыбак, женился в третий раз на сто тридцать третьем году, овдовел ста сорока семи лет и дал обет не жениться больше никогда. Это недавнее и очевидное доказательство. В Европе живут мало — это правда, но на Востоке живут долго.

— Почему?

— Потому что в Европе ведут нездоровый образ жизни, а на Востоке умеют жить. В Персии, в Индии побеждают смерть, потому что играют ею. Здесь вас убивают доктора, хирурги, аптекари. Там организм борется и излечивается. В Персии люди, которые хотят укрепить организм отдыхом, велят похоронить себя живыми и откопать через неделю; те, что хотят привыкнуть к диете, не едят ничего сорок дней; те, что хотят укрепить нервы и умножить силы, висят целыми днями на одной руке и одной ноге. Зачем отрицать способность человека долго жить, если не отрицаешь долгожительства животных и растений, чему служат доказательством деревья в наших лесах, живущие несколько столетий, и карпы в прудах Фонтенбло, которые носят золотое кольцо Франциска I. Я был в Фонтенбло, когда король Франциск купил у матюринских монахов грязную лужу, превращенную им в тот тянущийся вдоль Ментенонской аллеи великолепный пруд, куда он велел пустить тех карпов, о которых я говорю. Если эти карпы еще живут, почему я не могу жить?

— Я не вижу препятствий к тому, чтобы вы достигли возраста карпов, — сказал король, смеясь, — но так как вы имели честь часто видеть Франциска I, расскажите мне о нем и его дворе. Говорят, он был очень любезен?

— Так любезен, как только может быть любезен человек, но только — когда хотел. Король Франциск был очень красивым и очень высоким; по силе, ловкости, смелости, его можно было причислить к рыцарям Круглого Стола. Лицо его с крупными правильными чертами, блестящими глазами и ироничной улыбкой было прекрасно. Умом он обладал тонким, деятельным, очень любознательным, все впитывающим, как губка. Когда после смерти Людовика XII, опечалившей Францию, Франциск I вступил на престол, королевство как будто помолодело. Я имел честь знать короля Франциска в молодости. Я был в замке Амбуаз, когда его, шестилетнего, понесла лошадь, подаренная ему маршалом Жиэ, его гувернером. Мы думали, что маленький принц погиб. Мать его, Луиза Савойская, побледнела, ее била дрожь. Но ребенок уцепился за седло и сумел остановить лошадь.

— Я как будто вижу Франциска I, — сказал Людовик XV, по-видимому, с интересом слушавший рассказ.

— Двор этого короля был блистательным? — спросила маркиза де Помпадур.

— Великолепным. Но двор его внуков все-таки был выше во многом. Во времена Марии Стюарт и Маргариты Валуа двор был само очарование. Удовольствия, ум, любезность были облечены в восхитительные формы. Эти две королевы были очень образованными, сочиняли стихи. Приятно было их слушать.

— А что вы скажете о коннетабле?

— Я могу сказать о нем только очень много хорошего и очень мало плохого.

— Однако, граф, сколько же вам лет?

— Государь, не знаю.

— Вы не знаете. сколько вам лет?!

— Абсолютно. Я храню воспоминания детства, но весьма неопределенные и неточные.

— Ваших родителей вы помните?

— Только мою мать. Я помню, как накануне моих именин мать, с которой я не должен был больше видеться, поцеловала меня со слезами и надела на руку медальон со своим портретом.

— Он еще у вас?

— Он всегда со мной.

Сен-Жермен приподнял рукав и показал королю медальон с миниатюрой на эмали, удивительно искусной, на которой была изображена очень красивая женщина в богатом, старинном наряде.

— К какому времени может принадлежать этот портрет? — спросил король.

— Не знаю, государь. Я помню из своего детства только прогулки на великолепных террасах, в прекрасном климате, с блистательной многочисленной свитой. Мне воздавали большие почести. Часто, прохаживаясь по развалинам древнего Вавилона, странствуя по окрестностям Багдада или возле других развалин — развалин старых, первобытных времен, — я как будто возвращался на несколько столетий назад, слышал восхитительную музыку, видел танцы женщин, блеск оружия на солнце, замечал издали на Евфрате позолоченные лодки с пурпурными занавесками, галеры с веслами из слоновой кости. Мне слышались также мелодичные голоса, нашептывающие песни мне в уши. Это, очевидно, воспоминания пробуждались во мне. Потом эти радостные, счастливые воспоминания сменялись другими. Я уже видел себя одиноким, беззащитным ребенком, блуждающим среди огромного леса, и слышал вокруг себя рев хищных зверей.

— Но до какой именно эпохи восходят ваши воспоминания? — уточнил король.

— Я не могу этого определить. Я жил долго, очень долго в отдаленных странах, не зная о существовании Франции. Я жил в Америке до того, как она была открыта европейцами. Я могу утверждать только, что в первый раз я оказался во Франции в царствование Людовика IX, вскоре после его первого крестового похода, то есть в 1255 или 1260 году.