Вальтер Скотт - Антикварий Страница 98

С таким бурным проявлением горя и материнской любви ничего нельзя было поделать. Олдбок уже не раз прибегал к табакерке, чтобы скрыть слезы, от которых, несмотря на свой скептический и насмешливый нрав, он в таких случаях не мог удержаться. Женщины всхлипывали, мужчины прикрывали рот шляпами и тихонько переговаривались между собой. Пастор тем временем обратился с духовным утешением к престарелой бабушке. Сначала она слушала, или казалось, что слушает, с обычным равнодушием. Но, когда, стараясь быть понятым, он настолько склонился над ее ухом, что смысл его слов начал отчетливо доходить до нее, — хотя те, кто стоял подальше, его и не улавливали, — лицо старухи сразу стало суровым и выразительным, как всегда бывало у нее в минуты просветления. Она выпрямилась и покачала головой, ясно выказывая досаду, если не презрение, к словам мистера Блеттергаула, а затем слегка махнула рукой, и это движение лучше слов дало понять всем присутствующим, что она отвергает предложенное ей духовное утешение. Священник на шаг отступил, будто его оттолкнули. Осторожно подняв и опустив руку, он как бы выразил одновременно удивление, огорчение и жалость по поводу печального состояния ума старой Элспет. Всех присутствующих охватило чувство сострадания, и по толпе прошел заглушенный шепот, свидетельствовавший о том, каким благоговейным ужасом наполнила всех безнадежная мрачность и в то же время решительность старухи.

Тем временем общество провожающих пополнилось двумя лицами, которых ожидали из Фейрпорта. Снова пустили вкруговую вино и разведенный спирт, и снова все обменялись безмолвными поклонами. Старуха вторично взяла в руку стакан, выпила и со странным смехом воскликнула:

— Ха, ха! Я нынче дважды отведала вина! Как вы думаете, друзья, когда это было со мной в последний раз? .. Я не пила вина с тех пор, как…

Краска, на миг оживившая лицо Элспет, исчезла, старуха поставила стакан и снова опустилась в кресло, с которого было приподнялась, когда с жадностью потянулась за вином.

Общее удивление улеглось, и мистер Олдбок, который с болью в сердце наблюдал за тем, что он считал заблуждениями ослабленного разума, борющегося с мертвящим холодом глубокой старости и горя, заметил пастору, что пора было бы приступить к церемонии. Отец покойного был не способен распоряжаться, но самый близкий родственник дал знак плотнику, в таких случаях исполняющему обязанности гробовщика, выполнить свое дело. Скрип винтов сейчас же известил, что крыша последнего обиталища бренной плоти укрепляется над нею. Этот последний акт, навеки отделяющий нас от останков того, кого мы собрались оплакивать, обычно оказывает воздействие даже на самых равнодушных, себялюбивых и бессердечных. Из духа противоречия — да позволено будет нам считать его признаком узости взглядов — отцы шотландской церкви отвергают обращение к божеству, даже по такому торжественному поводу, чтобы никто не подумал, что они поощряют обряды Рима или Англии. Гораздо правильнее и проще подходит к этому в нынешней практике большинство шотландских пасторов; они в таких случаях читают молитву и произносят слово назидания живущим еще пред останками того, кто совсем недавно был таким, как они сами, а теперь стал таким, какими со временем суждено стать и им. Однако этот достойный и похвальный обычай еще не был принят в то время, о котором я повествую; во всяком случае, мистер Блеттергаул его не придерживался, и похороны продолжались без всяких благочестивых обрядов.

Гроб под наброшенным на него покровом, поддерживаемый за ручки ближайшими родственниками, теперь только ждал отца, который, по обычаю, должен был нести изголовье. Эти привилегированные лица позвали его, но он только отмахнулся и покачал головой в знак отказа. А те, полагая это долгом оставшегося в живых и непременным возданием почести усопшему, с благими намерениями, но малым разумением готовы были настаивать на своем требовании. Тут, однако, между оцепеневшим от горя отцом и его благожелательными мучителями стал Олдбок и заявил, что, как землевладелец и хозяин покойного, он сам «понесет его голову к могиле».

Несмотря на столь горестный повод, такой знак внимания со стороны лэрда согрел сердца родственников покойного. И старая Эйлисон Брек, одна из рыбачек, вполголоса пообещала:

— Для его милости Монкбарнса у меня всегда найдутся две дюжины устриц (он слыл большим их любителем), хотя бы мне пришлось самой выйти за ними в море при лютом ветре.

И таков уж нрав простых шотландцев, что, выказав уважение к их обычаям и к ним самим, мистер Олдбок приобрел в этот день большую популярность, чем до того всеми теми суммами, которые он ежегодно раздавал по приходу в порядке личной и общественной благотворительности.

Теперь печальная процессия медленно двинулась в путь. Впереди шли причетники с жезлами, жалкого вида старики, сами ковылявшие, казалось, прямо в ту могилу, к которой они провожали другого, и одетые, по шотландскому обычаю, в поношенные черные сюртуки и охотничьи фуражки с порыжелым крепом. Монкбарнс, если бы с ним посоветовались, вероятно возражал бы против этого лишнего расхода. Но, поступив так, он обидел бы всех больше, чем почтил их, взяв на себя роль первого среди провожающих лиц. Он это отлично понимал и мудро воздержался от упрека там, где упреки и советы были равно бесполезны. Действительно, шотландское крестьянство все еще заражено той страстью к похоронным церемониям, которая когда-то отличала виднейших сановников королевства и даже побудила шотландский парламент издать закон, ограничивающий ее. И я знавал многих людей самого низкого звания, отказывавших себе не только в удобствах, но и во многом необходимом ради того, чтобы скопить достаточную сумму и дать возможность пережившим их друзьям похоронить их, как они это называли, «по-христиански». Их верных душеприказчиков, какую бы нужду они сами ни терпели, нельзя было побудить обратить на пользу живым те деньги, которые напрасно затрачивались на погребение мертвых.

С печальной торжественностью, обычной в таких случаях, похоронная процессия прошла около полумили до кладбища, где тело было предано родной земле, и после того, как могильщики засыпали яму и покрыли ее свежим дерном, мистер Олдбок, сняв шляпу, поклонился своим помощникам, стоявшим в скорбном молчании, и кивком головы отпустил провожающих.

Священник предложил антикварию идти домой вместе. Однако мистер Олдбок находился под таким сильным впечатлением от того, как держались рыбак и его мать, что, движимый состраданием, а может быть, в какой-то степени и тем любопытством, которое иногда толкает нас даже к тому, что нам больно видеть, он предпочел одинокую прогулку вдоль берега, чтобы по пути еще раз посетить хижину.