Джеймс Купер - Лоцман Страница 51

— Тихо! — сказал он. — Я слышу шум весел.

Гребцы разом перестали грести, внимательно прислушиваясь к шуму, который встревожил их командира.

— Смотрите, сэр, — сказал рулевой, указывая на восток. — Это шлюпка. Вот она в полосе света, мористее нас. Сейчас она скрылась между волнами… Ага! Вот она опять!

— Клянусь небом, — воскликнул Барнстейбл, — это шум весел военной шлюпки! Я вижу лопасти весел… вот они снова опустились! Ни рыбак, ни контрабандист не гребут с такой правильностью.

Том, прислушиваясь, наклонил голову почти к самой воде, а затем выпрямился и уверенно сказал:

— Это «тигр»! Я знаю плеск его весел, как своих собственных. Мистер Мерри обучил своих «тигров» резать воду на новый манер: они погружают и выносят весла с разворотом в уключинах, лопастями плашмя. Могу поклясться, это их гребок!

— Дайте-ка подзорную трубу! — нетерпеливо потребовал Барнстейбл. — Я постараюсь разглядеть шлюпку, когда она снова поднимется в полосу света. Клянусь всеми звездами нашего флага, ты прав, Том! Но на корме сидит только один человек. Если глаза не обманывают меня, это проклятый лоцман. Он трусливо бежит отсюда, оставив Гриффита и Мануэля погибать в английских тюрьмах. К берегу! Немедленно!

Приказание было тотчас выполнено, и через минуту кипевший нетерпением Барнстейбл, Диллон и рулевой уже стояли на песке.

Вообразив, что лоцман бросил двух его товарищей на произвол судьбы, молодой моряк спешил отправить своего пленника, так как боялся, что с каждой минутой могут возникнуть новые препятствия на пути осуществления его планов.

— Мистер Диллон, — сказал он, как только они высадились на берег, — я не требую от вас новых обязательств. Вы уже поручились мне честью…

— Если клятва может подкрепить мое слово, — перебил его Диллон, — я готов поклясться.

— Клятвы излишни, достаточно и слова джентльмена. Я пошлю с вами в аббатство моего рулевого, и вы либо вернетесь вместе с ним сами в течение двух часов, либо пришлете его с мистером Гриффитом и капитаном Мануэлем. Ступайте, сэр, вы условно свободны! Вот расселина, по которой легко карабкаться на скалы.

Диллон еще раз поблагодарил своего великодушного победителя и начал с трудом взбираться на скалы.

— Следуй за этим джентльменом и исполняй его указания, — сказал Барнстейбл рулевому.

Том, издавна привыкший к полному повиновению, взял в руки гарпун и спокойно направился за Диллоном, но вдруг почувствовал руку лейтенанта на плече.

— Ты видел место, где с песчаного холмика стекал ручеек? — тихо спросил его Барнстейбл.

Том молча кивнул.

— Ты найдешь нас там, за полосой прибоя: не годится слишком доверять врагу.

Рулевой многозначительно поднял гарпун, показывая, какая участь ждет пленника, если он изменит своему слову, и, упираясь в землю древком гарпуна, быстро поднялся по расселине. Вскоре он уже шагал рядом со своим спутником.

ГЛАВА XXII

Ну что ж! Пусть подсаживается.

Он, наверное, храбрый воин.

Барнстейбл постоял на берегу, пока не стихли шаги Диллона и рулевого, а затем отдал приказание снова отойти от берега. И, в то время как матросы неторопливо гребли к тому месту, где он намерен был ожидать возвращения Тома, у лейтенанта впервые возникли серьезные сомнения в честности пленника. Теперь, когда Диллон был уже вне его власти, Барнстейбл начал живо припоминать различные черточки его поведения, которые вполне оправдали эти мысли, а к тому времени, как моряки достигли места, куда должен был явиться рулевой, и бросили в море небольшой якорь, опасения перешли в тревогу. Но здесь мы оставим лейтенанта со всеми его размышлениями на указанную неприятную тему и последуем за Диллоном и его бесстрашным и ничего не подозревающим провожатым на их пути в аббатство Святой Руфи.

Мгла, о которой упомянул Том во время своей беседы с командиром о погоде, все ниже опускалась на землю, принимая вид густого тумана, который нависал вялыми клубами, почти не волнуемыми легким ветерком. От этого еще усиливался ночной мрак, и человеку, менее, чем Диллон, знакомому с окружающей местностью, было бы трудно найти тропинку, ведущую к жилищу полковника Говарда. После недолгих розысков тропинка была найдена, и Диллон быстрыми шагами направился к аббатству.

— Да-да! — сказал Том, которому не стоило ни малейшего труда поспевать за Диллоном. — Вы, сухопутные люди, нащупав фарватер, легко находите курс и определяете расстояние. Однажды судно, на котором я служил, ушло, оставив меня в Бостоне, и я должен был сам добираться до Плимута. Это каких-нибудь пятнадцать миль. Простояв неделю на якоре, я не нашел в Бостоне ни одной подходящей посудины и вынужден был отправиться сушей. И еще чуть ли не целую неделю я потратил на поиски какой-нибудь сухопутной лайбы, на борту которой я мог бы отработать стоимость переезда. Денег у бедного Тома Коффина тогда было не больше, чем сейчас, и не больше, чем будет, если только не попадется ему рыба покрупнее. Однако, видно, только лошади, да рогатый скот, да ослы тянут ваши береговые калоши. Пришлось мне заплатить недельное жалованье за место, и ел я только бананы да хлеб с сыром все то время, пока не снялся с якоря в Бостоне и не отдал его в Плимуте.

— Да, конечно, хозяин телеги не должен был так прижимать человека в твоем положении, — сказал Диллон дружеским тоном, с явной готовностью продолжить беседу.

— Я был на положении каютного пассажира, — продолжал рулевой, — потому что, кроме животных, о которых я упомянул, там работал только один человек. Он сидел на носу и правил, да и у него дела-то было немного: плыть пришлось меж каменных стен и оград; что же касается расчета пути, то там через каждые полмили были поставлены торчком камни, и на них все было указано. Да и береговых знаков там такое множество, что можно вести судно, закрыв глаза, и то не собьешься с курса.

— Тебе, должно быть, казалось, что ты очутился совсем в новом мире? — заметил Диллон.

— Мне было все равно, как если бы меня занесло в чужую страну, хотя, можно сказать, я сам из тех мест, так как родился я возле тех берегов. Мне часто доводилось слышать от сухопутных людей, будто на свете земли и воды поровну, но я всегда считал это подлой ложью, ибо я, бывало, несколько месяцев ходил по морю, не убирая парусов, и не видел даже кусочка земли или скалы, где бы чайка могла снести яйцо. Но должен признаться, что на пути от Бостона до Плимута мы не видели моря целых две вахты.

Диллон прилежно поддерживал эту занимательную беседу, и к тому времени, как они подошли к стене, ограждавшей большой луг вокруг аббатства, рулевой был поглощен спором о том, что больше: Атлантический океан или Американский материк.

Обойдя главный вход в здание через большие ворота и двор со стороны фасада, Диллон направился дальше вдоль стены, пока она после нескольких поворотов не привела их к калитке, которую, он знал, закрывали лишь тогда, когда все уже удалялись на покой. Теперь их путь лежал позади главного здания, и вскоре они достигли группы скученных служебных построек. Рулевой шел за своим проводником, совершенно уверенный в его честности, и эта уверенность еще более возросла после их непринужденной беседы во время пути от береговых утесов. Он не усмотрел ничего особенного и в том, что Диллон зашел в помещение, служившее казармой для солдат капитана Борроуклифа. Коротко поговорив о чем-то с сержантом и знаком предложив рулевому следовать за собой, Диллон покинул казарму. Миновав служебные постройки, он и Коффин вместе вступили в аббатство через ту самую дверь, откуда, как мы уже рассказывали, накануне ночью вышли дамы проведать трех арестованных. Пройдя по двум-трем узким коридорам, Том, не одобрявший способов сухопутной навигации, очутился, следуя за своим проводником, в длинной темной галерее, в конце которой за полуоткрытой дверью виднелось ярко освещенное и уютное помещение. Диллон быстро подошел к этой двери, отворил ее, и глазам рулевого представилась та же столовая, которую мы уже описывали, впервые знакомя читателя с полковником Говардом. Все оставалось прежним. Тот же яркий огонь весело трещал в камине, те же свечи стояли на столах из полированного красного дерева и так же сверкали графины с живительной влагой. Разница заключалась лишь в числе пирующих. Хозяин дома и Борроуклиф сидели друг против друга, рассуждая о происшествиях дня и прилежно передвигая взад и вперед сверкающий сосуд с тем благородным напитком, который они оба так любили; эта последняя их обязанность с каждой минутой становилась все легче и легче.

— Если бы только Кит вернулся с челом, увенчанным лавровым венком, я был бы счастливейшим старым дураком среди верноподданных его великобританского величества! — воскликнул полковник, сидевший спиной к отворенной двери.

Капитан, который после победы над неприятелем мог наконец сложить с себя противоестественный обет не пить вина, держа в одной руке сосуд с южнобережной мадерой, а другой указывая на дверь, провозгласил :