Сочинения в двух томах. Том 2 - Макс Пембертон Страница 60

также было идеей Карла. Действительно, лучшего материала для постройки судов не существует, но ввиду его громадной стоимости он не всем по силам. Я же не жалел денег на это судно — и оно стало красой морей, царем судов в океане! Да, другого такого судна не было и не будет. С ним я был всемогущим, всесильным царем и властелином морей. Оно было таким же редким произведением искусства, такой же драгоценностью, как любая художественная миниатюра или драгоценный камень, а я считал себя страстным любителем и знатоком этого. Эта страсть и столкнула меня с Холлем. Я, конечно, сразу признал его, несмотря на переодевание, так как видел, когда он пробирался в Специи в мою комнату, и с того самого времени постоянно следил за ним. Он был бы и сейчас жив, если бы не вздумал выслеживать меня. Мы наказали его за любопытство и коварные намерения, но я отдаю ему должное: это был отважный, смелый человек. Это он довел меня до этого положения, он, а не вы…

— И высшее правосудие Божие! — добавил я.

— Может быть, и это, — согласился Блэк. — А все-таки, случись со мной то, что случилось семь лет тому назад, когда я стал пиратом, я сделал бы опять то же самое. Но что говорить об этом? Теперь уже все кончено! Через сутки вы останетесь один в этой лодке, мой милый мальчик. Я чувствую, что во мне все уже умерло, да без своего судна я и не хочу, и не могу жить. Я пойду ко дну, как оно!

Он умолк. Казалось, что его длинная исповедь совершенно истощила его силы. Время было близко к полудню, день был томительно жаркий; даже крашеные борта лодки накалились так, что жгли руку. Нас томила мучительная жажда. Я тянул глоток за глотком воду, захваченную мной с судна, а Блэк продолжал пить шампанское, усиленно стараясь дойти до полного опьянения, что ему, в сущности, очень плохо удавалось.

Час проходил за часом, а я все напрасно окидывал горизонт тревожным взором, надеясь увидеть вдали какое-нибудь судно. Сколько печальных, безрадостных мыслей проносилось у меня в голове, сколько горячих молитв возносил я к Богу! А Блэк все пил и пил. Наконец я стал замечать, что вино начинает действовать на него и им овладевает прежнее безумие, припадок той белой горячки, которой он был подвержен. Несколько раз он громко звал жену, сожалел о прошлом, горячо говорил ей о своей любви, затем начинал шептать что-то о своем сыне, восклицая: «Боже мой, Боже мой, мое судно гибнет! Спускай шлюпки!» Затем он с яростной злобой послал проклятия тому американцу, которого зарыл живым в снежную могилу и который теперь в этот страшный момент оживал в его памяти. Но я тогда почти умирал уже от озноба и истощения сил и смутно осознавал, что происходит вокруг.

Между тем солнце спустилось уже за горизонт. Увидеть еще раз рассвет я уже не надеялся. Но это даже не огорчало теперь меня, до того я был измучен и утомлен. Когда же Блэк накрыл меня, я сразу заснул тяжелым сном, как после сильного опьянения.

Я помню, что в продолжение ночи дважды просыпался на минуту, затем снова впадал в тяжелое забытье. Мне помнится, как сейчас, что я видел звездное небо, а прямо над собой — воспаленные, безумные глаза Блэка, судорожно вцепившегося руками в борта лодки, — и этот взгляд давил меня, как свинцовая гиря. В другой раз я увидел бледную полосу зарождавшегося рассвета и почувствовал капли теплого дождя на своем лице, но я не слышал ни одного звука, кроме плеска волн о лодку. Повернувшись в полусне, я снова забылся. Мне показалось, будто я слышу голос несчастного, взывающий ко мне из воды. Я хотел помочь этому человеку, рука которого торчала из воды и звала меня на помощь, но какая-то неведомая сила, точно железными клещами, давила меня, не давая возможности подняться и даже шевельнуть головой или рукой. Когда я наконец совершенно проснулся, то понял, что мою лодку зацепили багром и тащат к большой шлюпке, в которой было много матросов. Я поднялся и стал протирать глаза, затем разобрал, что эти люди кричали мне что-то по-немецки, и вдруг увидел, что я один в лодке. Блэка не было со мной!

Оглянувшись, я увидел невдалеке длинный черный пароход. Матросы перетащили меня в свою шлюпку и стали успокаивать. Но меня преследовал мой странный сон, и теперь мне казалось, что этот голос, который я слышал во сне, был голосом Блэка, звавшего меня в тот момент, когда он бросился в море в поисках смерти в волнах Атлантического океана.

Действительно ли погиб этот человек, покончил ли он с этой жизнью, которая являлась сплошным рядом самых ужасных преступлений, или же он каким-нибудь чудом нашел себе спасение в то время, когда я спал, я не мог решить. Вдруг я ощутил на себе тот шелковый пояс, о котором мне говорил Блэк. Ощупав его, я определил, что он весь был набит камнями. Тогда мне все сразу стало ясно: этот человек даже в последний момент своей жизни подумал обо мне, надел на меня свой пояс и завязал его крепким морским узлом. Значит, до самой последней минуты он сохранил свою привязанность ко мне. Но ведь эти драгоценные камни представляли собой часть награбленных им богатств! При мысли об этом у меня появилось непреодолимое желание сорвать с себя этот пояс и бросить все заключавшиеся в нем драгоценности в море. Но мои закоченевшие пальцы не могли распутать узел.

Наконец я очутился на палубе «Надежды» — так называлось немецкое судно. Меня обступили офицеры, все пожимали мне руки, говорили какие-то слова. Члены экипажа столпились вокруг меня и громким, радостным криком приветствовали мое спасение. Но я чувствовал такую непреодолимую слабость, что едва осознавал, что происходит вокруг, и не мог отвечать этим добрым людям. Мои спасители ласково повели меня вниз, в каюту капитана, и уложили в его постель. Машинально опустившись на нее, я тут же лишился чувств, но вскоре, как оказалось, обморок перешел в крепкий сон, длившийся несколько часов.

Когда, выспавшись как следует, я открыл глаза, мне принесли тарелку горячего бульона и стакан крепкого вина. Это значительно подкрепило мои силы и я