Чарльз Нордхоф - Бунт на «Баунти» Страница 7

Пока стояла плохая погода, матросы ворчали и злились, но вечером 22 декабря небо наконец прояснилось, и задул восточный ветер. На следующее утро было еще темно, когда я услышал боцманскую дудку и зычный голос Моррисона:

— Подъем! Все наверх! Койки вязать! Пошевеливайтесь!

Я выскочил на палубу; на небе ярко светили звезды, а на востоке уже занималась заря. До этого в течение трех недель дул крепкий зюйд-вест с дождем и туманами; теперь же морозило, и с побережья Франции порывами налетал восточный ветер. Лейтенант Блай со штурманом стояли на юте, Кристиан и Элфинстон, помощник штурмана, были на палубе среди матросов. Все суетились, непрерывно свистели боцманские дудки. Перекрывая крики людей на брашпиле, раздался голос Кристиана:

— Якорь панер7, сэр!

— Распустить марсели! — приказал Фрайер. Кристиан повторил команду. Я находился на крюйс-марсе. В мгновение ока мы отдали сезни и растянули парус по рею. Узлы на снастях были схвачены морозом, и матросы на фор-марселе замешкались. Блай нетерпеливо взглянул наверх.

— Чем вы там занимаетесь? — злобно заорал он. — Заснули? Ползаете, как гусеницы! Поворачивайтесь!

Наконец паруса забрали, матросы круто обрасопили8 реи, и «Баунти» стал поворачивать на левый галс9. Хотя Блай и злился, матросы работали прекрасно. Причина его горячности была понятна: за нашим отходом наблюдали с других кораблей, стоявших на якоре. С возгласами «Раз-два, дружно!» якорь был поднят и взят на кат.

Затем последовала команда: «Распустить фок!» — и сразу же следом, когда порыв ветра накренил корабль: «Ставить грот!» Захлопала парусина, резко завизжали блоки. Когда брас выбрали, Блай закричал:

— Пошел грота-галс!

Мало-помалу галсовый угол грота притянули к планширю10. С большим креном на правый борт корабль устремился в открытое море. В безоблачном небе засияло солнце; наступало чудесное зимнее утро, холодное и ясное. Я стоял у фальшборта, изо рта у меня вырывались облачка пара, а «Баунти» быстро бежал по воде, словно добрая скаковая лошадь.

Ночью ветер усилился, но на следующий день стало тише, и мы смогли весело встретить Рождество. Матросам выдали дополнительные порции грога; камбузная команда очищала от косточек изюм для пудинга и насвистывала, но не в предвкушении веселья, как мог бы подумать сухопутный человек, а для того, чтобы убедить своих товарищей, что изюм не попадает к ним в рот.

Тем временем я продолжал знакомиться с экипажем «Баунти». Матросы попали на корабль по-разному: либо соблазнившись плаванием в южные моря, либо их отыскал штурман, а то и сам Блай. Наши четырнадцать матросов были самые настоящие морские волки, а не какие-нибудь подобранные в тавернах и трюмах подонки, которые так часто попадаются на военных кораблях. Почти все офицеры были людьми опытными и надежными, и даже ботаника — Нельсона — рекомендовал сам сэр Джозеф Банкс, сходив вместе с ним в плавание на Таити под началом капитана Кука. Блай, если бы захотел, мог бы набрать сотню мичманов, но нас и так было шестеро, хотя корабельное расписание на «Баунти» предусматривало места только для двоих. Стюарт и Янг были настоящими моряками, довольно приятными в обхождении. Пятнадцатилетний болезненного вида юнец с мягким капризным ртом звался Халлет, моложе его на год был Тинклер, шурин мистера Фрайера — не парень, а настоящая обезьяна, большую часть времени проводивший на реях в наказание за беспрестанные провинности. Хейворду, красивому угрюмому молодому человеку, которого я встретил, когда занимал койку, было всего шестнадцать, но для своего возраста он выглядел рослым и крепким. Он отличался задиристостью и мечтал главенствовать над остальными мичманами, поскольку плавал уже два года.

Я жил вместе с Хейвордом, Стюартом и Янгом в каюте на нижней палубе. В этом крошечном помещении мы развешивали на ночь свои койки, днем же оно служило нам кают-компанией; один из сундучков мы использовали как стол, а остальные — как стулья. За щедрую порцию грога, который нам выдавали каждую субботу, матрос Александр Смит укладывал наши койки, а за еще меньшую толику этой корабельной валюты Томас Эллисон, самый младший из матросов, исполнял обязанности вестового. Нашим артельщиком был мистер Кристиан; так же как и другие, я по приходе на корабль заплатил ему пять фунтов, и он снабдил меня запасом картошки, лука, голландского сыра, чая, кофе, сахара и тому подобного. Благодаря этим запасам, мы смогли прожить несколько недель вполне сносно, хотя более гнусного кока, нежели Том Эллисон, трудно себе вообразить. Что же касается напитков, то корабельный рацион был в этом отношении столь обилен, что Кристиан никаких запасов для нас не делал. В течение месяца или даже дольше каждый человек на борту получал ежедневно галлон пива, а когда оно кончилось — пинту крепкого белого испанского вина. Когда же иссякло и вино, мы обратились к последнему прибежищу моряка — грогу.

На следующий день после Рождества мы попали в крепкий шторм и потеряли большую часть запасов пива. Высокая волна смыла с палубы несколько бочонков и повредила все три наши шлюпки. Я тогда был свободен от вахты и коротал время в каюте нашего врача — тесной вонючей каморке, единственная свеча в которой из-за недостатка воздуха едва теплилась голубоватым пламенем. Но Старику Бахусу все было нипочем. На самом деле нашего костоправа звали Томас Хагган, и это же имя значилось в судовой роли, но иначе как Старик Бахус его никто не величал. Под мухой он находился постоянно, а добавив порой стаканчик бренди или глоток грога к регулярно принимаемой порции спиртного, имел обыкновение вставать во весь рост, закладывать руку между третьей и четвертой пуговицами жилета и с комичной серьезностью декламировать стихотворение о Бахусе — поэтому-то его так и прозвали. Одноногий, багроволицый, с белоснежными волосами и дерзкими голубыми глазами, Старик Бахус являл собой пример типичного корабельного врача. Он плавал столь давно, что с трудом мог вспомнить время, когда жил на берегу, и со страхом ждал предстоящей отставки. Нежнейшей отбивной он предпочитал солонину и как-то раз признался мне, что совершенно не может спать в обычной кровати. Левую ногу ему оторвало пушечным ядром в бою с корсарским кораблем Пола Джонса11.

В дружках у Старика Бахуса ходили ботаник Нельсон и канонир Пековер. Обязанности канонира, достаточно обременительные на военном корабле, у нас на судне были совсем несложными, и Пековер — весельчак, не дурак выпить и затянуть песню — мог достаточно времени уделять своих друзьям. Мистер Нельсон, спокойный седоватый пожилой человек, неутомимо занимался изучением растений, однако, казалось, с удовольствием наведывался к врачу и при случае рассказывал занимательные истории.