Евгений Марысаев - Пират Страница 15

Но с подарком коллеге Константин немного опоздал. Сергея Караулова днем раньше выписали из поселковой больницы и отправили долечиваться в крымский санаторий.

VII

Пират рванулся из палатки, зашелся в злобном лае. Константин схватил карабин, выскочил следом. У плотной таежной стены стоял олень, рогатый бык. Геолога на мгновение смутило то, что дикий северный олень, чрезвычайно осторожное животное, так близко подошел к стоянке и сейчас не очень-то испугался человека и собаки. Побежал не стремглав, а как бы нехотя. Но раздумывать было некогда. У геофизиков были лицензии на отстрел оленей — доставка продуктов сюда обходится очень дорого,— и как раз мясо в отряде кончилось. Прогремел выстрел. Бегущий олень вздыбился и всем телом рухнул на землю.

А дальше стало происходить что-то непонятное... Из тайги появился второй олень... третий... десятый... двадцатый... На одном из животных сидел человек с лунообразным лицом, за плечами у него висел ранец из оленьего меха и торчал короткий ствол армейского карабина.

– Ай-яй, насяльник, сасем совхоснохо олешка сахупил?! — хлопнув себя по ляжкам, с досадой и раздражением сказал человек и, несмотря на почтенный возраст, с необыкновенным проворством соскочил на землю и кривоного побежал к неподвижно лежавшему животному. Затем понуро опустил голову — олень был убит наповал. И опять хлопнул себя темными ладонями по ляжкам: — Ай-яй, как я теперь отситываться путу?...

Константин так и сел на мох. Господи, срам-то какой! Принял домашнего оленя за дикого! И ладно бы принял — подстрелил! Теперь оплошность геолога анекдотом пойдет гулять по всему Крайнему Северу! Прославился, нечего сказать!

Причитая, человек подошел к геологу. Был он маленький, сухонький; узкие глаза-щелочки, приплюснутый нос, безгубый рот находились как бы в одной плоскости, словно нарисованные на диске. На темном, цвета печеного яблока лице, испещренном мелкой сеткой морщин, резко выделялись редкие белые усы и жиденькая бородка клинышком. Одет в летнюю одежду пастуха: небольшие, ниже колен, торбаса из камуса, кухлянка с коротко остриженным мехом внутрь и оленьи штаны; лоб стягивала белая повязка. За расстегнутым воротом кухлянки виднелось голое тело, рубашки не было.

– Сорок семь олешек ис тапуна на сапой вету. Теперь стало сорок шесть,— сокрушенно говорил между тем пастух.— Тирехтор, отнако, сертитый шипко путет...

Директору можно было соврать очень правдоподобно. Например, сказать, что одного оленя по дороге загубила рысь. Но Константин знал наверняка, что это не пришло в голову незнакомца. Ржавчина лжи — «достояние» цивилизованных европейцев — не смогла разъесть родниковой чистоты души этих чудесных и по-детски наивных людей — оленьих пастухов.

– Проходи, отец, в палатку, гостем будешь,— виновато пробормотал Константин.

– Спасипа,— ответил тот и добавил, вероятно думая об убитом олене: — Латно, как-нипуть распласюсь с тирехтором...

Самое удивительное было то, что пастух целиком и полностью брал вину за смерть оленя на себя и даже собирался выплачивать из своего кармана. Однако и такому поведению имелось объяснение. Веками грабили, обманывали, спаивали северные народности русские купчишки, из поколения в поколение у чукчей, якутов, эвенков переходили рассказы о чудовищных этих людях. Не выветрилась, не стерлась худая память о них за десятилетия. Да и в наше время изредка отыщется американского пошиба «бизнесмен», который за ящик водки скупит в глухомани столько ценных шкурок, что на «материке» приобретет за них «Жигули»...

Прежде чем зайти в палатку, старик мелкими шажками кривых ног направился к обширной поляне, по которой разбрелись олени, кормясь белесым ягелем. Там он снял с плеча маут — кожаный аркан для ловли оленей и ловко метнул его. Маут со свистом вспорол воздух и поймал «удавкой» рога рослого быка. Олень заметался и задергал головой, но пастух короткими сноровистыми рывками заставил подойти животное. Затем пригнул за рога голову к земле, и олень успокоился. Старик привязал его к дереву.

– Вожак на привяси — олешки талеко не уйтут,— объяснил он Константину.

Только теперь человек назвал себя. Звали его Чейвыном, родом он был из Уремы (там размещалась центральная усадьба крупного оленеводческого совхоза), а по национальности чукча. Вообще-то чукчи живут выше, если смотреть по карте, в тундре, ближе к Ледовитому океану, но изредка встречаются чукчи, в свое время по какой-либо причине откочевавшие на юг огромнейшей территории Крайнего Севера. Чейвын работал бригадиром.

Зашли в палатку. Сначала старик скинул олений ранец, снял карабин, затем рывком сдернул длинную кухлянку. В ярангах чукчи раздеваются до пояса, в том числе и женщины. На шее у него висело длинное и тяжелое ожерелье из медвежьих клыков — добрая сотня, верно. Значит, столько медведей добыл обладатель этого украшения. На запястьях рук — кожаные браслеты-патронташи, из каждого гнезда выглядывала острая карабинная пуля. Но не экзотическое ожерелье аборигена удивило Константина. Поразило тело Чейвына, бронзовое и мускулистое, как у юноши. Оно никак не вязалось с морщинами лица, седой бородкой и седыми усами; голова старика на таком теле казалась совершенно нелепой, чужой.

Константин заварил не плиточный чай, а смесь индийского, цейлонского и краснодарского, которую заваривал лишь для добрых гостей. Чай для северянина всегда желанный напиток, а такая божественная смесь желанна вдвойне, потому что в здешних поселковых магазинах продают только плиточный чай.

Старик понюхал ароматный парок, исходивший от кружки, и вкусно зачмокал губами, а когда сделал маленький глоток, даже воскликнул:

– Ай-яй-яй!...

– Возьми, отец. Пей на здоровье.— Константин протянул пастуху довольно увесистый еще мешочек с драгоценной смесью. Тот испуганно замахал руками, закрутил головою, отказываясь от такого подарка. Константин почти насильно сунул ему мешочек: — Я в октябре в Москву еду. Там вволю напьюсь. Не возьмешь — обижусь.

– Спасипа, спасипа...

Чейвын закурил длинную прямую трубку с маленьким чубуком. Затяжка — глоток ароматного чая, снова затяжка и опять глоток.

Константин достал из рюкзака бутылку питьевого спирта. В геологических партиях царит строгий сухой закон, и спирт в отряде использовали только как лекарство от простуды. Чейвын выпил четверть кружки, поблагодарил, затем перевернул кружку вверх дном: хватит. Константину это понравилось.

Геолог вырвал из тетрадки листок, что-то быстро написал на нем. Затем передал листок Чейвыну и сказал: