На Лунных островах - Франко Проспери Страница 17

На Цейлоне, попадая в подобные переделки, я применял специальный прием, чтобы переждать особенно сильный натиск течения и немного передохнуть: цеплялся гарпуном за коралловый риф и ждал несколько часов, пока вода снова не начинала прибывать. Скалы, видневшиеся подо мной, находились на глубине не более трех метров, и можно было попытаться прибегнуть к старому способу. Я разрядил ружье и с гарпуном в руке опустился на дно, шаря среди водорослей и стараясь за что-нибудь зацепиться. Море быстро несло меня у самого дна, и я мог бы определить, какую скорость приобрела вода за столь короткий промежуток времени. Наконец я нашел то, что искал, и, прочно зацепившись за скалу наконечником гарпуна, сделал попытку всплыть на поверхность. Но течение несло меня параллельно дну, и я, привязанный к гарпуну натянутым, как струна, линем, напрасно пытался всплыть. На это ушли последние остатки воздуха. Я решил отцепить гарпун, но и это мне не удалось. Измученный, задыхаясь от недостатка кислорода, я прекратил борьбу.

Если я бросил ружье, не сделав попытки отцепить его, то лишь потому, что решил, что нахожусь во власти моря. Стремясь подавить в себе это минутное отчаяние, я освободился от рыбы, которая тащилась за мной, и бешено рванулся к берегу. В течение получаса, а может быть и больше, я выбивался из последних сил, безуспешно борясь с течением, и потерял всякую надежду преодолеть его. Когда я снова поднял голову, то увидел, что не продвинулся ни на пядь, и понял, что, если мне никто не поможет, я в короткое время окажусь у барьера.

Я опасался не столько самих валов, непрерывно разбивавшихся о барьер, сколько того, что произойдет, когда я окажусь за барьером: экваториальное течение у берега Занзибара направлено с юга на север — когда я в него попаду, куда оно понесет меня? Разумеется, в открытое море, туда, где никто не сможет меня найти.

Я приподнялся на волнах и позвал на помощь Фабрицио. Сила отступающей воды стала непреодолимой, скорость ее достигала не менее семи-восьми миль в час. Меня быстро несло в море, и глухой рев волн все приближался. Я закричал снова, и вдруг с гребня волны заметил пляшущее на воде каноэ. Мне стало ясно, что друзья услышали крик и спешат на помощь. Я решил больше не удаляться от берега и возобновил борьбу с течением.

Через четверть часа, в отчаянии взглянув в сторону лодки, я увидел, что она стоит неподвижно, наклонившись на бок. Собрав остатки сил, я кричал и кричал. Я несправедливо проклинал товарища, который, как выяснилось впоследствии, тщетно пытался сдвинуть с места полузатопленную водой нгалаву.

Убедившись, что никто не может помочь мне, я предался течению. Я был один среди пены волн, разбивавшихся о барьер где-то совсем рядом. В отчаянье я погрузил голову в воду и оглядел чистенькое дно, у которого резвилась стая salpa. Промчавшись с головокружительной быстротой над скалами, я достиг мели, оглушенный ужасным шумом. Океанские волны, образовавшиеся за тысячи километров отсюда, вздымались надо мной, загибались и затем тяжело падали вниз. Придерживая рукой маску, чтобы не потерять ее, я погрузился, перевернулся и сделал пируэт под непрерывными ударами огромной массы воды.

Затем я очутился в открытом море.

За барьером я не мог видеть берега и не знал, в каком направлении меня уносит. Я попытался успокоиться и начал рассуждать. Единственная возможность спастись заключалась для меня в том, чтобы держаться около барьера до тех пор, пока не начнется прилив, который вызовет обратное течение. Несмотря на усталость, я снова начал плыть, стараясь не потерять ориентации. Прошел час, может быть два, а я все плыл и плыл. Надо мной собралось несколько чаек, которые время от времени опускались, чтобы получше разглядеть меня, и чуть не задевали меня крыльями.

Я пытался успокоиться, уверяя себя, что скоро все это кончится, что Фабрицио, конечно, уже предпринял что-нибудь, но это мне не удавалось. Безмолвие, наступившее после страшного рева волн у барьера, подавляло меня. Я чувствовал себя побежденным и почти покорился судьбе. Взлетая на гребень волны, я не видел ничего, кроме неба и воды, и не слышал иного звука, кроме жалобных криков птиц, казавшихся мне дурным предзнаменованием. Погрузив голову в воду, я терялся взглядом в беспредельной голубизне, в которой, казалось, ослепительные лучи солнца сходились в какой-то бесконечно далекой точке. И безмолвие в этой глубине было еще более глубоким, чем снаружи. На фоне того, что меня окружало, мои попытки спастись выглядели смешными. Среди безграничного простора жизнь моя словно потеряла свою ценность.

Гробовое безмолвие, столь необычайное и равнодушное к моим печальным размышлениям, словно звало меня прекратить борьбу и предаться покою. Покою смерти.

Прошло несколько секунд. Воспоминание о дорогих моему сердцу людях, подействовавшее еще сильнее, чем инстинкт самосохранения, придало мне силы. Я снова начал плыть.

Так прошло еще четыре или пять часов. Я весь дрожал от холода и усталости, рефлексы мои притупились. Время от времени безнадежные мысли заползали мне в голову; я снова начал думать о тщетности попыток вернуться на берег.

Затем глубокое безмолвие нарушил сначала очень неясный, а затем отчетливый шум волн. Видимо, я опять приближался к барьеру, к мели, к спасению. Невозможно передать радость, охватившую меня в тот момент, когда я снова обрел надежду.

Через неопределенный промежуток времени, показавшийся мне, однако, очень коротким, я убедился, что течение исчезло и я приближаюсь к барьеру: с гребня волны я опять видел белую пену, а за нею вдали — берег. Через восемь часов после того, как я впервые позвал на помощь, я вторично очутился среди валов и снова миновал их благополучно. Но как только я попал в спокойную воду по другую сторону барьера, теперь уже в виду берега, нервы мои сдали, и я ощутил непреодолимую усталость. Казалось, мускулы потеряли всякую упругость, а сильная боль в затылке мешала мне высунуть голову из воды. Теперь уже незачем было разглядывать дно или берег: и то и другое было отлично видно. Вскоре я ступил на пляж и свалился в изнеможении, наслаждаясь теплом песка. Так я пролежал довольно долго, а затем мысль о друзьях, которые, без сомнения, сильно тревожились, заставила меня подумать о возвращении.

Я попытался встать, но не смог из-за острой боли в спине и в левой ноге. Со