Если верить Хэрриоту… - Галина Львовна Романова Страница 18

счастливым. Только звери способны равнодушно переступать через оскверненные могилы, хотя и среди них никто не ляжет отдыхать рядом с непогребенным трупом. От тела упавшего сородича удирает стая, оставляя его на милость падальщиков или убийц. Удирает, чтобы никогда не вернуться. Но у зверей и не принято хоронить своих павших — впрочем, утверждается, что у них и души-то нет. А вот люди, душой наделенные, придумав хоронить умерших, чтобы не тревожили живых, сами на себя наложили тяжкую, но почетную обязанность быть сторожами и хранителями памяти.

Испокон веков повелось на русской земле — ушедшие в иной мир предки хранят своих потомков, оттуда следя за их делами. Помощи и доброго совета ждут от них, взамен же те просят немного — чтобы честь по чести проводили их в дорогу, да потом не тревожили без нужды. Иначе гнев разбуженных пращуров будет страшен…

И проклятие обрушилось на деревню Аладьино. Проклятие предков. Но неужели же мы, люди, настолько хуже зверей, что не в состоянии понять и исправить ошибку? Хочется верить, что это не так.

Глава третья

Что означает «Шаморга»?

1

Лето. С некоторых пор оно стало для меня символом поездок, путешествий и работы. После школы, когда три долгих месяца мы были предоставлены сами себе, студенческое лето всегда ассоциируется со стройотрядами, песнями у костра, нехитрым походным бытом и романтикой.

Так уж получилось, что два года подряд нам пришлось жить и работать в одном и том же месте — совхозе «Моринском», в селе Шаморга, в течение двух месяцев подменяя целых две бригады, обслуживающих дойное стадо, — доярок, пастухов и бригадиров.

Раз уж ты стал студентом сельхозинститута, то должен пройти все так называемые ступени «социальной лестницы» и попробовать себя на разных поприщах — от разнорабочего до зоотехника, дабы прочувствовать все тонкости и сложности жизни. Поэтому чаще всего вместо привычных остальным вузам стройотрядов у нас была рабочая практика.

Совхоз затерялся среди просторов лесостепи в южной части области. Центральная усадьба, где жили мы, именовалась Новоселками — сие название носят в области не менее десятка поселков, — а на работу приходилось ездить аж за двадцать километров, в ту самую Шаморгу. Обе деревни соединяла причудливо извивающаяся меж неглубоких балок и островов леса река Цна — близ Новоселок широкая, с пологими песчаными берегами, а у Шаморги раза в полтора уже, илистая и не такая удобная для купания. Зато здесь чаще ловилась рыба, в чем можно было убедиться на собственном опыте.

Наше общежитие специально предназначалось для студентов, поэтому и разместили его в самом центре поселка, как раз посередине между мехдвором и столовой, так что самые стратегически важные места — баня и пищеблок — находились у нас под боком. Длинный дом с высоким крыльцом и террасой, заасфальтированный двор, забор. Главные ворота служили нам днем, а небольшая калитка в глубине двора — ночью. Проскользнув в нее, попадаешь на широкие огороды соседей. Пройдя вьющейся вдоль межи тропой, выходишь на зады другой улицы, потом пролезаешь через дырку в заборе и оказываешься в Новоселках. Мы быстро оценили это преимущество, позволяющее нам не пылить вдоль дороги три километра до поворота, а потом еще столько же по улице, и пользовались каждым удобным случаем, чтобы посетить местное население, по давней привычке всех приезжих, возникшей еще со времен Колумба, называемое аборигенами. Скоро Новоселки легли перед нами как на ладони. Мы изучили весь поселок вдоль и поперек и, даже когда нашу дырку в заборе забили на второй год, все равно продолжали пользоваться этим путем. Только теперь проходили не в калитку, как нормальные люди, а перелезали через забор, словно обезьяны.

Оживал дом студентов только ближе к вечеру, хотя, правду сказать, в любой, даже самый глухой, час ночи в нем можно было найти хоть одного человека, который не спал — либо собирался побродить по окрестностям, либо только что вернулся с прогулки. Излишне говорить, что чаще всего осматривать местные достопримечательности отправлялись в компании с местными девушками наши ребята, но и девчонки не отставали.

Я предпочитала дневные походы не столько потому, что гулять в одиночестве ночами не особенно приятно, сколько потому, что до сих пор твердо уверена: ночь существует для сна. Кроме того, наш день начинался в четыре утра — ровно во столько под окнами раздавался гудок приехавшей машины. Тотчас же, лишь иногда опережая его, звенели будильники, и в комнатах начиналась бесшумная суета — первая бригада собиралась на работу. А дабы никто не проспал, наш бригадир деловой рысью пробегал по коридору, распахивая двери через одну, и кричал в темноту комнат:

— Шаморга, подъем!.. Шаморга!

Здесь надо уточнить сразу одну вещь. Бригад было две — так называемая «Бригада „Ух!“» и «Шаморга». Первой вставала именно эта, ибо она по воле рока находилась очень далеко — целых полчаса приходилось трястись по разбитой проселочной дороге меж полей и лугов до соседней деревни. «Бригада „Ух!“» и поднималась позже, и приезжала раньше, и ее полевой стан был механизирован лучше, и надои были выше, и стадо меньше — словом, между двумя бригадами постоянно существовала конкуренция. Бывали случаи, когда мы ссорились и целыми днями не разговаривали. Именно в такие дни я и уходила бродить по окрестностям, поскольку была единственной из «Шаморги», кто жил в одной комнате с «Ухами», и во время размолвок поддерживала общий настрой.

Трижды в день раздавался под окном гудок — в четыре утра, в половине двенадцатого и в пять вечера. Трижды в день мы курсировали между двумя деревнями, как кочевники. В перерывах между поездками успевали лишь поесть и немного заняться хозяйством. Те, кто гулял по ночам, отсыпались в это время, так что застать на ногах всю общагу можно было только по вечерам.

Ожидая, когда можно будет отправиться в клуб на дискотеку, все занимались своими делами. Одни собирались, другие бездельничали. Откуда-то раздавались топот ног и голоса — как всегда, ребятам не сиделось, и они развлекались изо всех сил. Чаще всего объектом развлечений служили мы.

Нашей комнате везло: у нас имелась маленькая проходная комнатка, расположенная между основным коридором и нашей, — так называемый предбанник. Для того чтобы ворваться к нам, нужно было сперва попасть туда, а там дверь так скрипела, что все было отлично слышно и мы успевали подготовиться. Поэтому подшучивать над нами было неинтересно, и мы жили спокойно. Но любая система