Дорин Тови - Новые кошки в доме Страница 2

В коттедж я внесла ее в корзине, которую поставила на пол, чтобы он ее проинспектировал. Так мы всегда знакомили новых котят с нашими кошками. Обычно наша кошка подползала к корзине на животе, смотрела на котенка за проволочной дверцей с гадливым ужасом, грозила убить его, если он сразу не уберется, и, прижав уши, удалялась за боковую линию полюбоваться эффектом. Затем дня два старшая кошка высматривала котенка из темных углов, шипела, если он подходил слишком близко. После чего капитулировала, вылизывала его всего, чтобы он обрел приятный запах (главная беда заключалась в том, что вначале от него пахло его матерью). И вот они уже свернулись рядышком на коврике у камина или на сиденье кресла, и у старшей кошки вид несколько смущенный, что она сдалась. И с этого момента — Сиамский Союз против остального мира.

И всегда решающую роль играла передняя сторона корзины. Котенок видел сквозь сетку, что угрожает ему другая кошка. Почему Сесс избрал новую тактику и подглядывал сзади в щелочку между прутьями, известно одному Богу. Но Шантун никогда в жизни не видела силпойнтов — до этого момента ее мирок состоял из блюпойнтов и лайлакпойнтов — и, обнаружив, что в щелку на нее смотрит черная треугольная морда, конечно, приняла его за кошачьего демона. Она держалась очень мужественно. Даже не пискнула. Просто ограничилась еще одним приступом медвежьей болезни.

Я сделала, что могла. Сменила одеяльце. Подтянула кушетку к огню, поставила на нее корзину, поставила внутрь мисочку с рубленым цыпленком, а дверцу закрывать не стала. Но Шантун не рискнула выйти, а забилась в глубину корзины. Сесс сидел у меня на коленях в кресле совсем рядом и смотрел телепередачу. Меня грызла тревога. И вот так мы скоротали вечер.

На ночь я взяла ее к себе в спальню — что, если она в шоковом состоянии? А что делать в подобном случае, я не знала. Если понадобится сделать искусственное дыхание такому малюсенькому котенку, я ведь не сумею. Но я оставила ее в дорожной корзине с одеялом и грелкой, а корзину водрузила на комод в ногах кровати, и вот оттуда, когда свет был погашен, до меня впервые донесся ее голос. Она то задремывала на несколько минут, то начинала верещать, точно сплюшка в амбаре, призывая Мамочку. Я зажгла лампу, а ее забрала к себе в постель. Она выбралась из-под одеяла, спряталась в корзине и опять принялась звать Мамочку. В половине второго, вне себя от отчаяния, я спустилась, чтобы принести ей рубленого цыпленка, и разбудила Сесса, проходя мимо его постели у огня.

Он увязался за мной на кухню и завопил, требуя, чтобы и ему дали цыпленка. Его можно было услышать по ту сторону долины — а возможно, и услышали. Он завывал внизу, она рыдала наверху, время половина второго, все лампы в коттедже сияют — ну просто как в былые времена, пришлось мне признать, хотя у меня и мелькнуло в голове, что мне не помешало бы показать эту голову психиатру.

Я дала ему пару-другую кусков и понесла мисочку ей наверх. Цыпленок исчез в мгновение ока, и она начала мурлыкать, чего, по утверждению своей прежней хозяйки, никогда не делала. Я не верила своим ушам. А она потерлась головой о мою руку. Конечно, она приспосабливалась к обстоятельствам, как это в заводе у котят и щенков. Врожденный инстинкт выживания. Если Мамочка куда-то исчезла, прилепись к тому, кто вроде бы готов о тебе позаботиться, причем первый признак — они дают тебе поесть.

И все-таки мужество этих крошек просто поразительно. Люди не способны на такое философское отношение к тому, что с ними происходит. Я снова легла, и на этот раз она пробралась по одеялу и устроилась у меня на руках — такая беленькая снежинка. Я радостно погладила ее ушки, два торчащих треугольничка, словно силуэты двух египетских пирамид на горизонте. Самое большое, что в ней было. Я ей нравлюсь! Завтра мы начнем жизнь заново. И с Сессом она поладит в один миг.

Как бы не так! Я из предосторожности унесла ее корзину вниз прямо с утра, на случай, если ей понадобится укрытие, хотя полагала, что в нем нужды уже не будет. Потом вышла в прихожую и позвала, совсем забыв, какими крутыми кажутся ступеньки котенку. Она спускалась так, словно совершала восхождение на Эверест, только наоборот: передние лапки вместе соскальзывают на ступеньку ниже, задик вздергивается перпендикулярно. Легче легкого, возвестила она, добравшись донизу. Вперед, за дело! На завтрак опять цыпленок?

К несчастью, Сесс притаился в засаде за дверью гостиной и зашипел на нее «тшш-ш-а!», когда она проходила мимо. Она пулей устремилась на кушетку и в корзину и осталась там до конца дня, выбираясь наружу, когда он уходил, но исчезала в самом дальнем уголке своего убежища, едва он возвращался. Еду и ящик приходилось подавать ей туда. Рисковать она не собиралась. И вечер прошел точно так же, как предыдущий: Сесс у меня на коленях, словно слыхом не слыхал ни о каких котятах — до ближайшего ведь мили и мили! А вестерн, поняла я по его позе, — лучше не бывает: только погляди, как лошади мчатся по экрану! Шантун в глубинах корзины безмолвствует, я тоскливо представляю себе, как она остается в ней до конца своих дней, — что за жизнь ждет нас всех!

Вторник прошел примерно так же: если не считать, что мои приятельницы Дора и Нита, сестры-учительницы, зашли познакомиться с ней, сняли ее «полароидом» и с удивлением обнаружили, что на снимке ее вроде бы нет. Была-то она была, но углядеть ее можно было разве что в лупу. По поводу этого случая я извлекла «уютоложе» наших кошек, присланное в подарок еще Соломону и Шебе одной американской читательницей. Оно представляло собой гигантский прямоугольник пенорезины толщиной в четыре дюйма, с овальной выемкой, в которой могло уместиться несколько кошек, и обтянутый голубым искусственным мехом. «Моющаяся, гигиеничная, укрытая от сквозняков постель для ваших четвероногих друзей», — гласила надпись на огромной коробке, и доставивший ее почтальон был настолько заинтригован, что потом еще долго осведомлялся, как им нравится уютоложе. В конце концов он меня допек, и я пригласила его зайти поглядеть самому. Ложе это занимало почти весь каминный коврик, и Соломон с Шебой раскинулись на нем, как два турецких паши. Тут он заявил: «Чего еще и ждать-то от янки!» — И удалился, чтобы (как меня поставили в известность) сообщать во всех домах, куда он доставлял почту, что у меня в Америке друзья чокнутые почище, чем я сама.

В уютоложе нежилось несколько поколений сиамов, но после смерти Шебалу Сесс спал в нем по ночам один. И вот когда он отправился на свою прогулку по саду, я накрыла ложе розовым одеяльцем — поскольку дело шло о девочке — и уложила на него Шантун, чтобы ее сфотографировали.