Гржимек Бернгард - Мы жили среди бауле Страница 39

Не улыбайтесь, читая эти строки. Мы так охотно подтруниваем над подобными вещами, а сами-то чем лучше? Что касается суеверия, то мы, европейцы, стоим примерно на той же ступени развития, что и бушмены. Просто мы верим в иную чепуху, чем они. Ведь почти каждый журнал или газета в Европе печатают астрологические календари, и тысячи людей, мнящих себя значительно интеллектуальнее «этих дикарей», согласуют свои дела и поступки соответственно тому, кто они такие: «водолеи», «тельцы», «девы» или «козероги»…

Наш бой Джо, как я уже говорил, был протестантом и страшно этим гордился. Однако все эти древние «тотемные» поверья до того крепко в нём засели (впитались, что называется, «с молоком матери»), что он просто не знал, как от них избавиться. Пастор запретил, например, своему приходу пить вино, «потому что в пьяном виде легко совершить дурной поступок и к тому же забыть, о чём пастор говорил в своей проповеди». Помня эти разумные назидания, наш бой спиртного не употреблял — даже красного вина чурался как заразы. Он отказывался даже есть те блюда, которые были политы соусом. В соус он сам для вкуса подливал немного красного вина. Вино стало, таким образом, для него «тотемом».

Но большинство других африканцев, как я заметил, не столь щепетильно относились к этому вопросу, когда вместе с нами ели нашу стряпню.

— У этих белых никогда не разберёшь толком, что такое ешь! — смеялись они обычно.

Чего только не встретишь в подобной поездке по Западной Африке! Всё тут перемешано: и религиозные секты «людей-леопардов»[26], и в то же время в тысяче километров от побережья вы можете вдруг увидеть диснеевский фильм «Бэмби», который как раз только что вышел на экраны Европы и идёт, например, во Франкфурте.

Кинотеатры здесь имеют четыре стены, но над ними нет крыши. Иначе ни один человек не мог бы в них усидеть из-за духоты. Сеанс начинается после восьми часов вечера, прямо под звёздным небом. Кресла устроены очень удобно, амфитеатром, и обтянуты (тоже из-за жары) полотном наподобие шезлонгов. Вход стоит недёшево, на наши деньги больше двух марок, но зато за вечер показывают два фильма, и программа меняется ежедневно. Коробки с кинолентами путешествуют в самолётах по всей Африке над степями и лесами.

Перед входом маленькие негритята продают жевательную резинку, громко расхваливая свой товар. Чёрные и белые сидят здесь, как правило, вперемежку, но чёрных всегда значительно больше белых. Зрители ведут себя довольно темпераментно и не могут усидеть спокойно (однажды мне с верхнего ряда даже свалилась на голову чья-то сандалия); а особенно любимое и отнюдь не безобидное развлечение здесь — это швыряние жевательными резинками друг в друга; вытащить её потом из таких курчавых волос совсем не просто!

В портовом городе Абиджане кинотеатр находится прямо рядом с респектабельным зданием гостиницы «Hotel du Раге». Поскольку у кинотеатра нет крыши, а окна в гостинице, разумеется, незастекленные, то, лёжа в постели, невольно, слышишь весь диалог демонстрируемого фильма. И наоборот: однажды вечером внимание публики было отвлечено невиданным зрелищем — из дымовой трубы отеля то и дело вырывался каскад искр, напоминающий настоящий фейерверк.

Наряду с новейшими и современнейшими фильмами я увидел и такой, в котором нацистские солдаты со свастикой на рукаве спускались с небес на парашютах, обстреливали Тарзана в лесу из пулемётов, а затем по рации передавали свои донесения на немецком языке в Берлин… Гомерический хохот вызвал здесь один американский фильм, в котором всех негров играли грубо намалёванные белые; каким-то племенем правила белая королева с красиво уложенной в парикмахерской причёской и в ослепительном модном купальнике; какой-то мужчина в безлюдной степи в течение десяти минут боролся со львом, причём голыми руками, не имея при себе даже ножа, а потом встал как ни в чём не бывало — без единой царапины, — отряхнул руки и пошёл.

Когда шёл какой-нибудь арабский фильм, наши сирийские хозяева, у которых мы как раз гостили, видимо, из патриотических соображении всегда шли его смотреть и тянули нас за собой.

Фильмы эти обычно снимались в Каире, дублировались на французский язык и содержали ходовые американские сюжеты, только на восточный манер и на фоне восточных пейзажей. Обычный в таких случаях юный, талантливый, но никому не известный певец из кабаре здесь заменялся тоже юным и тоже никому не известным муэдзином, ежеутренне поющим с минарета мечети свои молитвы. Его «открывает» театральный импресарио, и вскоре он становится всемирно известным оперным певцом. Разумеется, и здесь не обходится без глубокой и самоотверженной любви…

Нередко киномеханик проделывал следующий трюк: он молниеносно и со свистом прокручивал всю ту часть фильма, где обычно на французском или на арабском языке (большей части зрителей непонятном) указаны фамилии всех этих актёров, режиссёров, сценаристов, гримёров, названия фирм проката и так далее и тому подобное, и начинал фильм прямо с действия. По- моему, новшество, вполне достойное подражания…

В одни прекрасный день мы купались в небольшой горной речушке, протекающей совсем рядом с шоссе. Женщины из близлежащей деревни приходили сюда же стирать бельё. Вот и сейчас они, беззаботно сняв с себя свои европейские платья, в чём мать родила, стирали их у самого берега.

Купающиеся вместе с нами африканцы, ухмыляясь, рассказали мне, что недавно какая-то американская киногруппа снимала здесь фильм «На мотоциклах через Африку». Они подъехали на грузовиках (на которые были погружены их мотоциклы!), попросили нескольких африканцев снять одежду и в таком виде, перебираясь по скалистым уступам, перенести мотоциклы на другую сторону реки. В то время как всего в ста метрах от этого места имелся хороший массивный мост…

— Когда снимаешь это снизу вверх, то создаётся полная иллюзия смелого форсирования бурного потока в девственном лесу, — объяснил им режиссёр.

Вот как это, оказывается, делается.

Наибольшей популярностью пользуются у здешних кинозрителей, так же как и у наших, детективные и ковбойские боевики. Лишь бы в них побольше стреляли и орали. Публика реагирует по-разному. Иной африканец значительно благовоспитаннее, чем белый, облокотившийся с ним на один и тот же подлокотник. Другие, только недавно прибывшие из буша, из «brousse», как здесь говорят, реагируют на всё весьма темпераментно. «Tirez!» («Стреляй же!») — кричат они возбуждённо, когда кто-то на экране поднимает пистолет, а после окончания сеанса заглядывают за белое полотно экрана, желая узнать, где тут артисты будут ночевать. Когда паровоз или самолёт наезжает крупным планом на зрителей, первые ряды частенько вскакивают и отбегают в сторону, к безумному удовольствию более просвещённой части зала.