Илья Гурвич - Таинственный чучуна Страница 4

Вот другое сообщение Ивана Борисова, 71 года, тунгуса Жиганского улуса.

Мээлкээн (это, очевидно, то же, что «мюлен», по Драверту) — дух земли, похож на человека, но лицо черное-пречерное, всегда самец. (И Пан у греков всегда самец, похотлив, охотится на женщин.) Отличается замечательной быстротой в беге. Когда увидит человека, прячется. Ловит домашних оленей и спутывает им тальником ноги. Это то же, что и злой дух (абаасы), но с просьбой о даровании удачи в промысле к нему не обращаются.

Чучуна, по данным якутских мифов, встречается всегда поодиночке. Если подходить к нему с точки зрения профессора Драверта, то подобный образ реального человека противоречил бы нашим обычным представлениям о первобытных людях, которые должны были бы жить небольшими группами. Следовательно, дикий охотник Драверта, бродящий в одиночку, — явление противоестественное. Да и вообще сама идея об особой породе людей, не обладающих членораздельной речью, с лицами, покрытыми шерстью, живущих подобно диким зверям в Верхоянском округе, представляется фантастической. Несколько десятков особей не могли бы преодолеть века и тысячелетия и дожить до наших дней. Значит, это — целое племя, и достаточно численное, чтобы поддерживать свой вид в природе. Они должны рождаться и умирать, иметь жен и детей, образовывать какую-то оригинальную форму сообщества, чтобы успешно бороться за свое существование. Проживая в стране девятимесячной суровой зимы, они должны были бы иметь какое-то хозяйство, устраивать себе стоянки и таборы с кострами, склады пищи, поддерживать взаимную связь… Если якуты и тунгусы, занимающиеся охотой, умеют находить и различать на снегу следы горностаев, хорьков, не говоря уже о более крупных зверях, то как же они могли бы не заметить тропы этих диких людей и не отыскать их скрытых таборов?

Существование дикого народа было бы более или менее правдоподобно, если бы указывалась какая-нибудь отдаленная, находящаяся в стороне от жилых пунктов, замкнутая и обособленная территория как район его постоянного обитания. А между тем на деле образ чучуны живет повсюду в области распространения северных якутов, от Хатанги до Индигирки, возможно, и еще восточнее.

Все изложенное доказывает, что представления о чучуна, или диком-, обросшем шерстью охотнике, нужно отнести к остаткам древнейших религиозных верований скотоводческих народов, занесенных на Север, по всей вероятности, якутами. Эти представления более отчетливо сохранились до наших дней у полярных якутов, более ранних колонистов бассейна Лены. Однако и у южных якутов можно найти следы подобных же религиозных ассоциаций. Так, например, по-якутски слово «чуучус» значит привидение, злой дух; «чуучустуур» (глагол) — испытывать на себе действие невидимого духа, подвергаться видениям, слуховым или зрительным галлюцинациям. Вероятно, что слова «чуучус» и «чучуна» находятся в лингвистическом родстве. Если так, то и понятие «чучуна» первоначально должно было означать не что иное, как привидение или дух, сошедший с неба на землю.

Статья профессора Драверта, будучи абсолютно неприемлемой по основному вопросу — побудить научные общества заняться поисками привидений, тем не менее представляет большой научный интерес, так как дополняет новыми материалами наши скудные сведения о верованиях якутов и тунгусов далекого Севера. Она важна и для наших антирелигиозников, так как дает весьма красноречивую иллюстрацию того, как иногда пустые фантазии и фольклорные образы в воображении многих поэтически настроенных и горячих голов принимают очертания живых существ, которые воочию бродят по горам и долам, смущая покой и приводя в волнение даже почтенных ученых».

Критический обзор статьи П. Драверта как будто бы давал ответ на все насущные вопросы. Итак, мюлены — это духи гор и ущелий, а чучуна — демонологический персонаж, собрат греческого Пана.

Основательные сомнения высказал Г. Ксенофонтов о возможности сохранения в Якутии каких-либо групп примитивного человека. Чтобы сохраниться в течение веков и даже тысячелетий в стране снегов и морозов, человеческое племя действительно должно было быть достаточно многочисленным. Как же оно могло остаться незамеченным коренными жителями — эвенками, эвенами, якутами? Мне вспомнились русские документы XVII–XVIII веков, свидетельствующие о поисках царской администрацией местных племен, уклонявшихся от налогов, выплачивавшихся драгоценными соболями и красными лисицами. Не так-то легко было укрыться от длинных рук московского царя. И все же объяснения Г.Ксенофонтова показались мне не безупречными. Почему духи вдруг приняли человеческий облик? Непонятным оставалось и то, почему рассказчики сопровождали повествования о них сценами убийства. Наконец, якутские эпические сказания — олонхо о похождениях героев, истреблявших чудовищ нижнего мира, никак не вязались с реалистическими легендами о чучуна.

Кто же все-таки иногда нападает на охотников и путников, кого они убивают? Разрешению загадки могли способствовать новое накопление фактов и сбор легенд.

Но какое научное общество или научная организация возьмется за разрешение проблемы, связанной с поиском привидений, когда существует столько жизненно важных первоочередных дел?! Я сдал журнал со статьями Драверта и Ксенофонтова в библиотеку и вновь углубился в изучение исторических дисциплин.

ГЛАВА 3. В далекие края

Мысль самому разобраться в загадочных легендах о диких людях осенила меня, когда седовласый председатель комиссии по распределению молодых специалистов предложил мне поехать на работу в распоряжение Наркомпроса Якутской АССР.

Конечно, не легенды о чучуна позвали меня в далекий Ленский край. Мне хотелось познакомиться с жизнью северных скотоводов, посмотреть на якутскую природу, изучить быт охотников, оленеводов, понять суть их обычаев, обрядов, фольклорного творчества.

Из Москвы группа окончивших университет выехала в конце августа. Шесть суток поезд тянулся до Иркутска. Отсюда на грузовой машине добрались до Усть-Кута. Шоссейную дорогу обступила осенняя тайга в золотом огненно-красном наряде. В Усть-Куте застряли и долго ожидали парохода с низовьев Лены. Почти десять суток колесный пароходик шел до Якутска. На ночь, когда Лену застилали туманы, он причаливал к берегу. Подолгу простаивал около дровяных запасов, ожидая, пока команда с помощью пассажиров грузила топливо.

Якутск нас встретил ясной, теплой погодой, последними днями бабьего лета. В Наркомпросе заканчивалась работа по укомплектованию школ учителями. В соответствии с моими пожеланиями я был назначен директором школы в заполярном Оленёкском районе, не прельщавшем в силу отдаленности опытных учителей.