Паулина Киднер - История барсучихи Страница 55

Я тут же позвонила Дагу и поделилась с ним новостью. С того времени, как мы обнаружили Блюбелл в заторможенном состоянии, прошло семь недель и два дня. Джин поутру ушла решать кое-какие вопросы с банковскими счетами, а возвратилась с бутылкой вина и открыткой, поздравляющей тех, у кого родились близнецы, каковую мы и прикрепили на стекло, отделяющее нас от жилища Блюбелл.

Людям редко удается увидеть барсучат, потому что рождаются они глубоко под землей (тут едва ли скажешь «появляются на свет»!). Разве что кто-то наткнется на них случайно. А мы имеем счастье наблюдать, как они подрастают, и при этом не тревожить мамашу! Я долго не мыла стекла, через которые мы смотрим на барсуков, так они успели зарасти грязью; но я решила подождать еще пару дней. Вопрос в том, как на мое вторжение отреагирует Блюбелл. И вот, вооружившись тряпками и чистящими средствами, я вошла к ней в жилище… Блюбелл немедленно выскочила мне навстречу, стряхнув присосавшихся к ней детенышей; они протестующе заверещали. Бросившись мне под ноги, она обнюхала мои туфли — и, слава Богу, этим и ограничилось. Я не пыталась приближаться к детенышам — едва домыв стекло, я выскочила вон. Барсучиха как бы намекнула мне: делай что хочешь, но детей моих не трогай. Такое вот мы с ней заключили джентльменское (точнее, дамское) соглашение. Вернувшись к себе в «палату», Блюбелл как следует перетряхнула соломенную постель, привела ее в порядок и, улегшись, подтащила детенышей своими могучими когтями (которые, оказывается, могут быть такими ласковыми!). У детенышей, которым уже исполнилось три дня, на голове хоть и слабо, но начала обозначаться полоса, а на тельце — чуть-чуть пробиваться шерсть. Как только они оказались в тихой гавани материнского тела, верещание стихло. Детеныши были еще совершенно слепыми и глухими, и их защита полностью зависела от матери. В иных книгах можно прочитать, что барсучиха спит не вместе с детенышами, а отдельно от них, но Блюбелл спала только с ними, и, даже когда им стукнуло восемь месяцев, они по-прежнему спали водном помещении, сбившись в клубок.

С каждым днем барсучата все крепли, но только в четырехнедельном возрасте они научились реагировать на звуки и лишь на шестой неделе стали видеть и походить на настоящих барсуков, хотя и миниатюрных. На наших глазах детеныши сделали свои первые шаги, начали играть, катаясь кувырком, точно щенята, и натыкаясь на специально положенные корни деревьев, а потом мамаша с волнением уносила их прочь. Порою они бывали особенно шаловливы днем; бедная Блюбелл хотела спать, да разве уснешь, когда тебя теребят зубками за уши и щекочут коготками брюхо: мол, проснись, поиграй с нами! Но если уж Блюбелл заснула, можете о ней позабыть. Дело обычно кончалось тем, что барсучата капитулировали и заваливались спать прямо поперек ее тела, а ей хоть бы хны. Только раз был случай, когда Блюбелл отправилась меня встречать, а один из детенышей последовал за нею. Взволнованный тем, что попал на новую территорию, он носился вокруг мамаши, точно шмель, верещал от радости и даже прыгал через мои туфли, совершенно не желая принимать в расчет мое присутствие. Я и не пыталась до него дотронуться (воображаю, какая бы в этом случае последовала реакция со стороны Блюбелл!), но все же мамаша поспешила увести его назад. Больше у меня контактов с ними не было — я, конечно, входила в гнездо, мыла стекла, не говоря уже о том, что ежедневно оставляла им пищу, но не общалась с ними, чтобы они остались дикими. Так будет лучше, если я хочу, чтобы они выжили в дикой природе. Я знала, что один из детенышей — самец, но поскольку они при мне ни разу не ложились пузом кверху, я не была точно уверена, у кого какой пол. Поэтому мы нарекли их нейтральными именами — Бракен и Ферн.

К тому времени я за свои прегрешения получила пост секретаря сомерсетской Группы по защите барсуков. Заседание комитета решили провести прямо на ферме. Прибыл Даг и сообщил, что один из членов комитета, Пат Тернер, задерживается: на дороге автомобилем сшибло барсучиху, и три дня спустя выяснилось, что у нее остались двое детенышей, вопящих от голода. Он и его помощники надеялись отловить детенышей, если те вылезут на поверхность, но те день ото дня становились все слабее.

Наше заседание началось.

Тут во двор фермы влетела машина — это приехал Пат. Он привез с собой еще одну нашу коллегу, Кэти, прижимавшую к себе (невзирая на блох) истощенного и жалобно кричавшего барсучонка — увы, только одного! Жильцы дома, возле которого произошла трагедия, обещали поискать другого, но так и не нашли — по-видимому, он так и остался навеки под землей. Я ввела детенышу под кожу целительную жидкость, завернула его в чистое одеяло, положила водяную грелку и позвонила в ветеринарную клинику. На дежурстве в тот момент был Колин, и, как всегда в таких случаях, мы договорились встретиться в клинике. О заседании все позабыли начисто: я велела продолжать без меня, а сама покатила к врачу. Всю дорогу барсучонок (это был мальчик) жалобно кричал. Осмотрев его, Колин решил поставить капельницу, и я вверила барсучонка его попечению.

Когда на следующий день я приехала его забрать, он выглядел уже гораздо лучше, живее, а еще вчера тусклые глаза ярко заблестели. Шерстка у него пробивалась, точно колючки, и за это он получил имя Тистл — Чертополох. Он был на пару недель старше детенышей Блюбелл, но и этой разницы оказалось достаточно, чтобы он не смог привязаться ко мне так же, как они и другие барсуки. Поэтому я никогда не выходила с ним гулять. И все-таки он был очень забавным барсучонком, хотя пугался неожиданных шумов или движений — что ж, так и нужно, чувство страха свойственно всем рожденным в дикой природе! Полный жизни, Тистл был готов на любые проделки, доказательством чему служит дырка в коврике, который когда-то лежал у нас на кухне. Однажды ночью он прокопал ход в кухню, нашел там щель между досок в полу, а поскольку она была закрыта ковриком, ему ничего не оставалось, как прогрызть в нем дыру. Слава Богу, поутру, готовя завтрак, я обнаружила эту дырку и в продолжение всей утренней трапезы не вылезала из-за стола, зажимая дырку ногой, чтобы Дерек ничего не заметил. А мотом съездила в лавку и купила новый коврик.

Между тем барсучонок хорошел на глазах — кто бы узнал в этом карапузе прежнего заморыша? Вот только шерстка у него по-прежнему торчала, так что, как выяснилось, имя мы ему дали подходящее. Настало время переводить Тистла в загон, но я боялась, что он пропадет там в одиночестве. Как всегда, помог случай. Мне позвонила Сью Бойс Коуркис из уилтширской Группы по защите барсуков. Они подобрали крохотную барсучиху, попавшую под машину, и хотя ее удалось выходить, у нее обнаружились странности в поведении: она не играла, не прихорашивалась и даже не верещала на, своем барсучьем языке. Мы подумали: а не поместить ли их в один загон с Тистлом? Может, он пробудит ее к нормальной жизни? Сью и ее супруг Майк привезли нам детеныша на следующий день. Тистл, к большой радости Дерека, был наконец удален из дома и помещен в загон; туда же поселили и Милли. Она была чуть моложе Тистла, у нее была более стройная фигурка и изящная, чуть скуластая мордочка, как и положено барсучихе. Тистл и Милли сразу понравились друг другу и на глазах обрадованной Сью свернулись в один клубочек. Я подумывала о том, чтобы со временем поместить их в одно гнездо с Блюбелл, но как это сделать, я еще не сообразила: ведь мне меньше всего на свете хотелось беспокоить Блюбелл и ее детенышей.