Марк Гроссман - Веселое горе — любовь. Страница 69

— Ну, жабенок! Душа, что в венике.

Подумав самую малость, дед Михаил дополнил характеристику:

— За него грош дать — не додать, а два дать — передать.

Бова Королевич, напротив, очень понравился старику. Деда Михаила привели в восторг и торчком вздетый хвостище, в котором было сорок перьев, и важно откинутая назад голова, и соболья шубка голубя.

Шли дни. Королевич все чаще и чаще задерживался на крыше. Красота его, казалось, достигла полного расцвета. Голубенок, верно, догадывался об этом. Он беспрерывно тряс головкой на картинно изогнутой павлиньей шее, блестел жемчужными глазами, задирал и без того высокий хвост.

Теперь уже Королевич не летал с голубями, а оставался на крыше, будто хотел и этим подчеркнуть свое отличие от других. Он надувался так, что готов был лопнуть от мальчишьего величия и гордости.

Молодые голуби побаивались трясуна. Он быстро гневался и не скупился на удары. И оттого даже взрослые птицы норовили отойти от него подальше, чтоб не попасть под уколы длинного злого клюва.

Заморыш, наоборот, почти вовсе не был заметен в шумной и пестрой компании голубей. Не выделяясь ни цветом, ни бойкостью, он, думалось, так и будет жить тихонько и бесславно за спиной остальных птиц.

И все же серый неказистый птенец обратил на себя мое внимание. Слабый и неустойчивый в воздухе, он, казалось, не хотел ни замечать своей слабости, ни мириться с нею. Всякий раз, когда стая уходила в небо, Заморыш упрямо, почти отчаянно срывался с крыши и, спотыкаясь в воздухе, гнался за голубями. Он прыгал в небо без малейших колебаний, как будто был отличным летуном, а не хилой птицей.

«У него упрямый характер, но к характеру нужны крылья, — думал я со смешанным чувством радости и огорчения. — А крылышки у Заморыша, пожалуй, никуда не годятся».

И вот однажды я очень удивился, вдруг увидев в своей стае чужого и все же чем-то знакомого голубя. Он ходил с табунком на большой высоте, иногда резко скользил вниз и так же круто забирал вверх, догоняя стаю. Славный летун!.. Он очень походил цветом и фигурой на Заморыша, но ведь тот хоть и смело, но слабо летал.

Впечатление, что я где-то встречал эту птицу, не покидало меня. Нет, это, право, не чужак. Залетная птица не будет вести себя так весело и смело на неродном кругу.

Кто же это?.. Не угадаю...

Голубь опустился на крышу вместе со стаей — и тут же слетел на перила балкона. Я даже присвистнул от удивления: передо мной спокойно сидел Заморыш.

Это была та же малокрасивая птица в грязновато-серой одежке, с голыми красными ногами и узким хвостом. И все-таки что-то сильно отличало ее от прежнего Заморыша. Что? Я никак не мог сначала обнаружить эту разницу.

Мимолетно кинув взгляд на голову птицы, я, кажется, понял, в чем дело. Из ярких, красновато-желтых глаз Заморыша почти совсем исчезло грустно-задумчивое выражение. Теперь в очах птицы можно было угадать ощущение нарождавшейся силы. И еще видел я там веселый, почти гордый, почти озорной блеск — голубь надежно узнал высоту, и она опьянила его хмельной синевой неба. Слабый, но упрямый Заморыш поверил в свои крылья.

Когда стая зашла в голубятню, я взял Заморыша с его полочки. Он сделал несколько угловатых движений, пытаясь вырваться из моей ладони, и засверкал глазами. Я почувствовал крепость этих движений и еще раз удивился: хилая птица сумела с завидной быстротой нажить себе мускулы.

Нет, он, конечно, не стал за этот срок ни силачом, ни красавцем. По-прежнему взгляды всех захожих голубятников притягивал к себе не скромный Заморыш, а важный и пестрый Бова Королевич. Ну, что ж — пусть трясун почти не летал со стаей, а только красовался на крыше, — все равно в его стройном теле была скрыта большая сила, доставшаяся ему в наследство от родителей. Те самые соседские девчонки, которые придумали Бове Королевичу имя, норовили только одного его подкормить вкусной коноплей. Это и понятно, — ведь красота нравится нам, если она беззлобна.

Однажды, перед тем как выпустить стаю на воздух, я услышал в голубятне резкий стук крыльев. Кто-то дрался.

Я открыл деревянную дверь и через вторую — сетчатую — взглянул на гнезда и полочки. Кто же это затеял ссору? Нет, ничего не видно. Старики кормили голубят, влюбленные пары помоложе пели друг другу нехитрые песенки, летные птенцы чистились потихоньку на своих полочках. Заморыш по-прежнему занимал дальнюю неудобную жердочку в темном углу, и мне показалось, что он чем-то взволнован. Но ничего тревожного я не заметил.

Уже хотел открыть загон, чтобы выпустить птиц, и снова услышал шум ссоры. Я быстро заглянул в голубятню.

Вон что! Силач Бова Королевич стоял против Заморыша и, резко выбрасывая крыло, старался ударить по голове серого голубенка. Избалованному и привыкшему к повиновению трясуну показалось мало своей жердочки, и он решил просто так, ради баловства, прогнать Заморыша с его места.

У голубей есть давний-давний, очень прочный закон. Как бы ни была беззащитна птица, никто не имеет права выгнать ее из родного гнезда или занять ее полочку. Даже самый сильный голубь, случайно попав на чужое место, старается поскорее выбраться из занятого другими жилья. Конечно, бывают в таких случаях и драки. Но незваный пришелец — пусть он силач и задира — все равно дерется в полсилы, будто понимает, что правда не на его стороне.

И вот Бова Королевич нарушил этот закон. Ни за что, ни про что он побил Заморыша да еще клюнул его в голову, чтоб неказистая серая птица знала, с кем имеет дело.

Заморыш явно сдавал. Защищаясь одним крылом, он все отходил и отходил к углу. Казалось, серый голубенок никогда не рискнет померяться силами с важным и крепким красавцем.

Трясун загнал своего противника к стене.

И вот тут-то случилось необычное. Упершись хвостом в доску и, видно, поняв, что дальше отступать некуда, Заморыш внезапно и резко выбросил крыло, и Бову Королевича, как веником, смело с жердочки.

Обозленный трясун тут же взлетел снова, и дробь ударов посыпалась на простую гонную птицу.

Уже вся стая взлетела на крышу, а Заморыш сидел на своей жердочке, мигал затекшим глазом и подергивал концами крыльев.

И все же, мне показалось, он был доволен. Знаете, почему? Потому что впервые узнал свою силу, увидев, как свалилась гордая птица от его удара. И я сказал неприметному серому голубю: «Не горюй, Заморыш, — битая посуда два века живет!».

Я думал: важный трясун, получив отпор, перестанет задирать владельца полочки. Но оказалось: плохо знаю Бову Королевича. В тот же вечер он снова очутился рядом с Заморышем, и все повторилось сначала.

Тогда я решил, что задира-трясун засиделся дома и ему надо немножко полетать, послужить голубиную службу. Я посадил Бову Королевича в садок, прикрепил этот сетчатый ящичек к багажнику велосипеда и отвез голубя на окраину города.