Марджори Ролингс - Сверстники Страница 92

Он пошёл за ней, желая задобрить её. Она села и стала перебирать коровий горох в миске. Он потёрся носом о пушок на её щеке. Ему нравилось это ощущение бархатистости.

– Ма, ты пахнешь, как разогретый кукурузный початок. Разогретый солнцем кукурузный початок.

– Ах, отстань! Я замешивала кукурузный хлеб.

– Это не то. Слушай, ма, тебе правда всё равно, будут у Флажка рога или нет?

– Только ещё больше будет бодаться и озоровать.

Он не стал настаивать. Флажок в лучшем случае впадал во всё большую немилость. Он научился избавляться от ошейника. Когда ошейник сидел туго и он не мог вывернуться из него, он прибегал к тому же приему, какой пускал в ход телёнок, когда его привязывали: влегал в ошейник изо всех сил, так что глаза вылезали у него из орбит, а дыхание обрывалось, и спасти жизнь маленького упрямца можно было, только отпустив его. Оказавшись на свободе, он начинал буянить. Удержать его в сарае не было никакой возможности: он сровнял бы его с землей. Он стал дерзок и необуздан. В дом его пускали только тогда, когда Джоди был под рукой и мог приструнить его. А между тем вид закрытой двери, казалось, порождал в нём исступленное желание войти. Если дверь не была заперта, он толчком головы открывал её. Он всячески ловил такую возможность и проскальзывал в дом, чтобы напроказить, как только матушка Бэкстер повернётся к нему спиной.

Она поставила миску сушёного коровьего гороха на стол и пошла к очагу. Джоди пошёл в свою комнату поискать кусок сыромятной кожи. Послышался стук, суматоха, затем бурные изъявления негодования со стороны матушки Бэкстер.

Оказывается, Флажок вскочил на стол, набрал полный рот гороху и наподдал миску так, что горох разлетелся по всей кухне. Джоди прибежал туда бегом. Мать распахнула дверь и выгоняла Флажка метлой. А его вся эта буча, казалось, только забавляла. Он взбрыкнул, махнул своим белым хвостом-флажком, тряхнул головой, словно угрожая воображаемыми рогами, перескочил через изгородь и галопом помчался в лес.

– Это моя вина, ма, – сказал Джоди. – Мне не надо было отходить от него. Он голоден, ма. Он не наелся за завтраком, бедняжка. Ты должна бы поколотить меня, а не его, ма.

– Я вам обоим задам! А ну-ка, нагибайся да собирай горох, да чтоб отмыть его!

Он был рад исполнить её приказание. Он ползал под столом, шарил за кухонным шкафом и под лотком для умывания, он облазил все углы, собирая горох. Он как следует отмыл его и сходил лишний раз на провал, чтобы с лихвой возместить израсходованную воду. Он чувствовал себя во всех отношениях праведником.

– Вот погляди, ма, – сказал он. – Словно ничего и не случилось. Если Флажок немножко набедокурит, можешь полагаться на меня, я исправлю.

Флажок вернулся только перед заходом солнца. Джоди покормил его во дворе и дожидался, пока отец с матерью улягутся: тогда можно будет тайком провести его в свою спальню. У Флажка пропадала охота много спать, как в детстве, и он становился всё более и более беспокойным по ночам. Матушка Бэкстер жаловалась, что слышала несколько раз стук копыт в спальне Джоди или в передней комнате. Джоди выдумал благовидную отговорку, будто бы на чердаке завелись крысы, но мать приняла её скептически. В тот день Флажок, должно быть, хорошо поспал в лесу, потому что ночью он встал со своей моховой подстилки, открыл толчком дверь спальни Джоди и пошёл бродить по дому. Джоди проснулся от пронзительного крика матери. Флажок разбудил её от крепкого сна, ткнувшись ей в лицо своей влажной мордой. Джоди выпроводил оленёнка через переднюю дверь, прежде чем она успела как следует взяться за него.

– Я больше этого не потерплю! – бушевала она. – Эта тварь не дает мне покоя ни днём ни ночью. Он больше не войдёт в дом, никогда, ни разу.

Пенни, всё это время державшийся в стороне от спора, сказал:

– Мать права, сын. Он стал слишком большой и беспокойный, чтобы держать его в доме.

Джоди снова улёгся в постель и лежал без сна, спрашивая себя, не холодно ли сейчас Флажку. Мать ничего не понимает, думалось ему; ну что можно иметь против того, чтобы оленёнок потёрся своим чистым мягким носом о твой нос? Вот он никогда не может вдосталь наласкать его нежную мордочку. Она плохая и бесчувственная, ей всё равно, одинок он или нет. Порыв негодования облегчил его душу, и он заснул, обхватив рукою подушку так, словно это был Флажок. А оленёнок почти всю ночь фыркал и топотал вокруг дома.

Утром Пенни почувствовал себя настолько хорошо, что оделся и, прихрамывая, пошёл в обход росчисти, опираясь на палку. Он закончил обход и вернулся на задний двор. Его лицо было серьёзно. Он позвал Джоди. Флажок резвился ночью на грядках с саженцами табака. Молодые растения были уже готовы к высадке. Он уничтожил их добрую половину. Саженцев хватит, чтобы засадить участок, который Пенни обычно засаживал для себя одного. Но урожай табака будет слишком мал, чтобы продать часть лавочнику Бойлсу в Волюзии, как он рассчитывал.

– Я понимаю, что Флажок сделал это не нарочно, – сказал Пенни. – Он просто гонял взад-вперёд и нашёл, на чем попрыгать, только и всего. Так вот, ты пойди наставь кольев по всей грядке между саженцами и вокруг, чтобы не пустить его к уцелевшим. Наверное, мне с самого начала следовало бы сделать это, да поди знай, что ему вздумается резвиться как раз на этом месте.

Рассудительность и доброта отца, не в пример ярости матери, угнетали. Джоди повернулся с несчастным видом и хотел идти.

– Поскольку это была чистая случайность, – добавил Пенни, – мы ничего не скажем матери. Сейчас не время, чтобы она знала.

За работой Джоди пытался придумать способ не допускать Флажка до озорства. Если прежние его провинности он по большей части считал ловкими проделками, то уничтожение саженцев табака было делом нешуточным. Он был уверен, что ничего подобного больше не повторится.

Глава тридцатая

Март наступил в прохладном блистающем великолепии. Жёлтый жасмин зацвёл поздно; в кипени его цветов тонули изгороди; над росчистью плыл его сладкий аромат. В цвету стояли персиковые деревья и дикие сливы. Кардиналы пели весь день напролёт; вечером, когда они смолкали, продолжали петь пересмешники. Земляные горлицы вили гнезда, гуляли и расхаживали по песку то выскакивающими, то пропадающими тенями.

– В такой денёк и мертвецу впору вскочить и очухаться, – сказал Пенни.

Ночью прошёл лёгкий ливневый дождь, и дымчатость восхода обещала ещё один до наступления ночи. Но само утро было светлым и ясным.

– Как раз для кукурузы, – сказал Пенни. – Как раз для хлопка. Как раз для табака.

– Ты доволен погодой, я так понимаю, – сказала матушка Бэкстер.