Геннадий Гусаченко - Покаяние Страница 101

Под неумолчный вой паровых турбин во время вахты, грохот лебёдок, растаскивающих китовые туши и крики раздельщиков, незаметно проходили дни и ночи девятимесячной путины.

Сменившись с вахты, я находил Лиду в своей постели. Обходительно и приветливо относились ко мне товарищи. Не обходили вниманием начальники. Почётные грамоты, благодарности, премии, врученные мне за хорошую работу, мой портрет на Доске почёта «Наши маяки» — лучшее тому подтверждение.

Жить и радоваться. И я всерьёз подумывал: «Вот придём во Владивосток, распишемся с Лидой».

Но однажды она сказала:

— Все девочки, которые дружат в путине, получают за это подарки… Официантке Нинке Малышевой помполит сапожки финские подарил… Только ты ничего не покупаешь мне в нашем судовом магазине, ничего не даришь мне за то, что пользуешься мной…

Я чуть не захлебнулся растворимым кофе, поданным мне Лидой в чашке из тончайшего японского фарфора, прихваченной в капитанском буфете.

— Ты… что?! Проститутка?! — вырвалось у меня. — Нинка за подарки спит с обрюзгшим седым помполитом… А мы?! Я думал, ты работаешь… Я работаю… Вернёмся во Владик, сложим деньги в одну кучку… Жить начнём, как все…

Она обиженно пожала плечами, молча вышла из каюты с недовольным видом.

В тот же вечер ко мне пришёл хороший парень моторист Боря Архипов.

— Гена… Если бы ты знал, как трудно без женщины… Дай Лидку поиметь…

— Ну, ты нахал, Боря! Ты, что?! Очумел?! Даже если и разрешу, как ты к ней подкатишься? С какого боку? Она же считает себя моей женщиной…

— Уверен — не откажется от моих ухаживаний… Лишь бы ты был не против…

— А что? Это будет своего рода проверкой… Окажется слабой на передок…Что ж … Твоя взяла…

Мы ударили по рукам, и Боря ушёл, счастливо насвистывая арию тореадора.

Через пару дней проходя мимо каюты мотористов, через дверной паз, оставленный из–за тропической духоты, я увидел пламенеющий шёлк её платья, свисающего с кресла. На полу валялась картонная коробка с финскими сапогами. Я не испытал ни обиды, ни огорчения, ни душевной боли. Уверенность Бориса в овладении Лидой без особых усилий, объясняла всё. И ещё эти финские сапоги…

А плавучая китобойная база и дальше жила своей морской жизнью, комизмом, драматизмом и даже трагизмом напоминавшей береговую.

Здесь был магазин, где втридорога продавалась бутылка вина, а дефицитная вещь покупалась с «прицепом» — женской комбинацией 58‑го размера.

Здесь все знали всё обо всех.

Здесь случались пьяные драки раздельщиков — людей сомнительного тёмного прошлого и удивительной судьбы. Среди них в куче китовых кишок одинаково барахтались бывшие зэки, таксисты, спортсмены, офицеры, изгнанные из армии. Забрызганные кровью китов орудовали крючьями, подтаскивая к горловинам люков куски мяса, герой хрущёвской эпохи Иван Федотов, актёр, снявшийся в кинофильме «Кочубей», и другие, не менее оригинальные и примечательные личности. «Домашние» разборки любовников, сцены ревности и прочие душещипательные изъявления, подходившие под формулировку Маркса: «Я человек и ничто человеческое мне не чуждо», здесь не становились предметом долгих разговоров — обычное дело!

Никого здесь не удивляли выходки официантки Заремы, схваченной на камбузе буквально за руку старшим помощником капитана…

— Ты зачем это вылила в компот? — вскричал в испуге старпом, отбирая у осетинки стакан с остатками… менструальной крови.

— Хотела приворожить третьего помощника… — с плачем призналась Зарема.

— Так ему бы и подавала! Пусть бы пил! Зачем же в общий котёл?

— Я наливала ему, но другие раньше брали с подноса… Ему не доставалось…

В другой раз она пообещала штурману утопиться, если не женится на ней. И в самом деле бросилась за борт.

Что тут началось! Третий помощник кинулся спасать любовницу, прыгнул за борт, отбил себе живот, сам чуть не утонул. Боцман сиганул к ним на помощь. Спустили плетёную корзину. Крановщик второпях то штурману по голове этой корзиной проедет, то боцману. Наконец, выловили всех троих. С незадачливой самоубийцы вода, как с мокрой курицы течёт. Платье к телу прилипло.

— Хотела топиться, а туфельки сняла, у борта поставила, — ругается старпом. — Картину гонишь, зараза! Всё! Достала ты меня! Спишу с судна!

У старпома все основания списать Зарему: ночью застал её на камбузе на… поварском столе в окружении толпы раздельщиков.

— Вон все отсюда! Нашли место! — кричит. Те, бородатые, с ножами у поясов, полуголые, обрызганные жиром и кровью китов, схватили обнажённую Зарему, подняли на вытянутых руках, с гоготом понесли через разделочную палубу в глубинку своих грязных кают. Наутро Зарема ходила по коридору, стучала в двери кают, вежливо осведомлялась:

— Мальчики, извините… Я не у вас вчера трусы забыла?

— Нет, Зарема, не у нас…

— А, ну, извините…

И в соседнюю дверь: тук–тук.

Никого не удивила здесь выброшенная за борт и плывущая по изумрудно–зелёной глади океана новая каракулевая шуба.

— Маркович опять в своей каюте бушует, — комментируют сей факт моряки, загоравшие на шлюпочной палубе.

— Прошлый раз кофточки и платья выбрасывал в иллюминатор…

— Опять жёнушку ревновал…

Леонид Маркович — хирург. Жена Алла — зубной врач. Специалисты высокого класса. Достаточно сказать, что Леонид Маркович спас жизнь китобою, не подававшему признаков жизни.

Маркович — так уважительно звали его на судне, был и сам совершенно невменяем, когда к борту плавбазы подошёл китобоец с тяжело раненным матросом. Кто–то нечаянно выстрелил тому в живот из дробовика. Несчастного положили на брезент, расстеленный на палубе, где и начал чудодействовать над ним пьяный Маркович. Редко бывая трезвым, он и сейчас влил в себя дополнительно полкружки спирта и занялся разбитыми кишками матроса. Промывал, зашивал, и после нескольких часов изнурительной работы свалился рядом. Их обоих уложили на носилки и бережно унесли в палату медсанчасти, откуда уже через месяц чудом выживший матрос вновь отправился на свой китобоец.

— Маркович! Как ты смог сделать такую уникальную операцию? — с удивлением допытывались все.

— Пусть спасибо скажет, что я был пьяный… Трезвый ни за что бы не взялся… Собирать там было нечего… Одни лохмотья… — невозмутимо отвечал хирург.

Когда свалился за борт спящий на юте раздельщик, этот случай тоже никого не шокировал.

Дело ночью было. В тропическом океане, кишащем акулами. Спасаясь от духоты, парень настелил доски на поручни юта, улёгся на них в одних плавках, обдуваемый ветерком и млея от удовольствия прохлады.