Геннадий Гусаченко - Покаяние Страница 102

Дело ночью было. В тропическом океане, кишащем акулами. Спасаясь от духоты, парень настелил доски на поручни юта, улёгся на них в одних плавках, обдуваемый ветерком и млея от удовольствия прохлады.

В полночь судно, меняя курс, сделало крутой поворот, и спящий моряк улетел с кормы в воду. На его счастье кто–то курил неподалёку, увидел, сбегал на ходовой мостик, поднял тревогу. Тотчас все китобойцы, находящиеся вокруг на разных расстояниях, подключились к поиску «человека за бортом», освещая прожекторами зеркально–гладкую воду, всматривались в ночную мглу.

Через полчаса поисков «Робкий» дал радио: «Утопающего поднял. Самочувствие его нормальное. Следую к базе».

— Привет, Боря! — окликнул я Далишнева, выбежавшего из машинного отделении глотнуть свежего воздуха.

— А-а, Генаха! Салют! Всё абдемаг! Выловили вашего кадра… Еле руки оторвали от лееров… Вцепился в них и разжать пальцы с перепугу не мог…

— Как только его акулы не сожрали, — говорю Борису. — Кишмя кишат здесь…

— Крестик на шее у вашего пловца… Господь помог ему… — Ну, бывай, Генаха! Молись Господу и всё будет абдемаг!

«Робкий» вспенил воду винтом и скрылся в чёрной мгле тропической ночи.

Больше я Бориса не встречал. А жаль…

(Здесь и далее до гл. «О друге…» в дневнике не достаёт нескольких страниц. Прим. Ред.)

О друге, который «вне конкуренции»

Он родился 10 июня 1949 года в селе Власово Бердюжского района Тюменской области. Вырос в окружении берёзовых перелесков, наполненных щебетанием птиц и токованием тетеревов, среди цветистых лугов, горящих оранжево–красными огоньками, вблизи озёр, дремлющих в утреннем тумане под гогот диких гусей и кряканье уток.

Его отец Георгий Георгиевич Хлыстунов, участник Великой Отечественной войны, работал егерем, радел о сохранности природы в Бердюжском заповеднике. Любовь отца ко всему живому навсегда перешла к сыну.

После школы–десятилетки деревенский мальчишка, смотрящий на мир широко открытыми глазами и мечтающий увидеть его во всей полноте, поступил в Тобольское мореходное училище, успешно его окончил. Служил Родине комендором–артиллеристом на десантном корабле Балтийского флота. С дипломом рефрижераторного механика и фотографией любимой девушки старшина второй статьи Виктор Хлыстунов с западного конца необъятного Советского Союза приехал на его восточный край, где и стал четвёртым рефмехаником китобойной базы «Дальний Восток».

Сейчас не вспомнить, при каких обстоятельствах мы подружились. Друзей ведь не ищут. Не выбирают. Друзьями становятся. Словно кровные братья мы связались с ним в прочный морской узел, не развязавшийся и по сей день. Обоюдные симпатии, верность, надёжность, взаимовыручка, неделимость на «твоё» и «моё», готовность прийти на помощь — всё напоминало мне дружбу с Петрухой Молчановым, бок о бок с которым, «не разлей вода», служил в подплаве. Когда я сказал об этом Виктору, тот с присущей ему иронией вполне уверенно заявил:

— Не отрицаю, что Петруха твой друг, но я — вне конкуренции! Ведь так? Что ты на это скажешь, дружище?

Что я мог сказать в ответ на задорно–насмешливый взгляд лазурно–чистых глаз и весёлой улыбки на курносом розово–нежном лице, светлом, как луна в ясную ночь.

— Ну, конечно… Ты — вне конкуренции, — со смешком, но с чувством глубокой привязанности к доброму парню, навсегда вошедшему в мою жизнь, ответил я.

Как Петя Молчанов сох по Лидке Мацаевой, так и Витя Хлыстунов изнывал от неразделённой любви к Иринке — дочери начальника Тобольского аэропорта. Он познакомился с ней будучи курсантом мореходки, целовался, испытывая к ней самые пламенные чувства, но как и Лида Мацаева, долгую разлуку Иринка не перенесла, вышла замуж. Предав любовь горячо любящего её человека, кто знает, нашла ли она счастье с «более подходящей партией»?

Оставаясь в душе всегда оптимистом, Виктор говорил мне:

— Не будем унывать, дружище! Надо драться! Надо выстоять!

Доставал фотографию Ирины, прикладывался к ней, как к иконе, вздыхал и ободряюще повторял:

— Не будем вешать носы, дружище! В этой жизни не всё происходит так, как мы бы хотели…

Наш общий приятель Серёжка Пантелеев, рефмоторист, сидящий на диване с книгой, услышал, оторвался от чтения.

— На эту тему анекдот расскажу… Кацо говорит: «Получилось не так, как мы хотели… Думали, мама умрёт, папа женится на молодой, и мы все будем иметь её. Маленький Гога тоже хотел иметь. Но умер папа. Мама вышла замуж за армянина. Теперь он имеет всех нас… Маленький Гога умер».

— Жизненный анекдот, но пошлый, — утирая слёзы от смеха, сказал Виктор.

Вот эта особенность — не пошличать, не выражаться нецензурно, вести себя прилично не только в обществе, но и в грубоватой среде морской братии, всегда отличала моего друга. Всё в нём импонировало мне и радовало глаз: жизнерадостное лицо, опрятность, культура поведения, любовь к искусствам, отвращение к вредным привычкам.

Несмотря на разницу в возрасте на семь лет, мы прекрасно дополняли один другого, как губки, впитывали в себя лучшие манеры, заимствованные у героев классической литературы и кино. Старались повышать эрудицию, не отставать от моды в одежде и блистать в обществе красивых дам.

Однажды я сказал ему, что неплохо бы при случае сыпать афоризмами и цитатами из поэзии.

Виктору идея понравилась, и за время путины он выучил наизусть, от корки до корки, поэму Пушкина «Евгений Онегин» и рубаи Омара Хайяма!

За столиком ресторана искромётные стихотворные фразы, сказанные им вскользь, как бы невзначай, всегда вызывали восхищение очаровательных незнакомок, повышая наш имидж в глазах, ищущих экстравагантных любовников.

И хотя солист ресторана «Золотой Рог», рисуясь с микрофоном на сцене, нахально не отводил взгляда от роскошных блондинок, сидящих перед нами, его песни для них остались пустым звуком.

Наши изысканные манеры ухаживания за дамами, правила не комкать салфетки, держать вилку в левой руке, а нож в правой, пригублять вино, любуясь его рубиновым цветом сквозь прозрачный хрусталь бокала, заученные остроты, шутки и, конечно же, строки Пушкина и Хайяма покоряли сердца претензионных морячек, отправивших своих мужей в дальние плавания за импортными тряпками.

В другой раз бессмертные строфы великих поэтов, неоднократно прочитанные моим другом, не оставили шансов всё тому же ресторанному эстраднику, протащившему шнур микрофона до нашего столика. Напрасно он заливался соловьём, подражая Ободзинскому: мой друг, который «вне конкуренции», легко и непринуждённо отшил притязательного ловеласа в незримой битве соперников за право обладать женскими прелестями.