Юрий Пересунько - Искатель. 1987. Выпуск №2 Страница 16

Лиз смотрела на него спокойно и, как мне казалось, даже с гордостью. Она во все была посвящена и разделяла его оптимизм, а возможно, была слишком спокойной по характеру и привыкла к горячности мужа и к его безудержной фантазии.

5

Идея Боба оказалась настолько простой и остроумной, что мне трудно было поверить в ее успех. К тому же он возлагал некоторые надежды и на меня, рассчитывая на мою поддержку. Главное затруднение состояло в том, что ученые-нейрохирурги были не в силах ответить на вопрос, чем в таком случае — чужим мозгом донора или собственной нервной системой — должен определяться психический облик вернувшегося к жизни человека.

И даже новая статья в газете под сенсационным названием: «На пути к бессмертию!» не внесла окончательной ясности.

«Мужчина с пересаженным мозгом живет второй месяц! По свидетельству врачей, жизнедеятельность всех систем организма протекает без заметных отклонений. Наблюдения показывают, что новому индивидууму передалась память как реципиента, так и донора. Он вспоминает эпизоды из жизни обоих. Поэтому его назвали Дуономусом. Итак, память тела, крови и костного мозга также играет в жизни человека значительную роль.

Как не вспомнить в связи с этим недавние утверждения профессора Куингера о том, что многие клетки тела, кровяные тельца способны нести определенную информацию?!

Наконец, последние исследования ученых выявили еще один, пожалуй, решающий фактор: очевидную зависимость психики Дуономуса от того, какие ткани трансплантируются в него от реципиента и донора и какие оказывают определяющее влияние на его генную память. Процесс этот носит пока неуправляемый характер. Возможны самые разнообразные генные комбинации, в которых преобладают, как правило, гены реципиента…»

«…Внедрение такой операции в хирургическую практику открывает перед учеными широчайшие перспективы в борьбе за долголетие. Дэвид Дэннис высказывает мысль о том, что в дальнейшем в результате поочередной пересадки человеку различных органов и мозга можно будет многократно продлевать ему жизнь. Гомо сапиенс не просто обретает бессмертие, он получает возможность выбирать для себя наиболее предпочтительный возраст».

Что ж, судя по всему, голова Боба Винкли достанется какому-нибудь нуворишу, будет старательно помогать ему делать миллиарды и иногда с грустью вспоминать о том, что когда-то принадлежала бедному, но слишком честолюбивому банковскому служащему.

Через несколько дней Боб Винкли снова зашел за мной в Бюро.

— Что ты скажешь о Дуономусе? — спросил я его, показывая газету, — Ты еще не передумал закладывать свою голову?

— Нет, не передумал, — он засмеялся. — Все это не более чем обычная реклама! Они пишут только об одной функции мозга — о памяти. И ни слова о других, мыслительных сторонах его деятельности. А сколько в статье отвлеченных рассуждений… И сколько оптимизма, чтобы толстосумы поверили в возможность замены одряхлевшего мозга!

— У тебя оптимизма, пожалуй, тоже с избытком.

— Я проштудировал не один десяток научных работ по анатомии, физиологии, высшей нервной деятельности…

— Но многие устаревшие догмы опровергнуты последними выводами ученых,

— Нас рассудит история, сэр! — с шутливой патетикой воскликнул он.

6

Обследования в Центре трансплантологии подтвердили мои предположения об отменном здоровье Боба. За его органы Лиз должна была получить пятьсот сорок тысяч один. Особенно высоко оценивался мозг.

Однако с окончательным решением Винкли не торопился. Он был весел и бодр и однажды во время прогулки затеял шутливый разговор:

— Дорогой Кларк, вижу, тебе не дает покоя потраченная на мое обследование сумма. Поэтому ты спешишь отправить меня к праотцам, а мои дорогие органы — на аукцион. Можешь успокоиться! Все так и будет, но сначала мне предстоит провернуть одно дельце.

Я опасался, что дружеские отношения с клиентом могут закончиться Для меня неприятностью. Впрочем, никакими прямыми сделками я не был связан с Бобом Винкли, хотя и постарался завоевать полное доверие и дружбу Лиз.

Однако руководство Бюро уже заподозрило, что не случайно Боб Винкли во время обследования со свойственной ему прямотой и дерзостью обвинял Центр в сокрытии от клиентов информации. Начальство сделало выводы и предпочло избавиться от меня.

Я был ужасно зол на Боба.

— А если я проболтаюсь о твоих замыслах? — мстительно говорил я Бобу.

Боб только ухмылялся, видимо, считая, что в моих интересах ждать и не болтать.

Он делал все, что было в его силах. С помощью какого-то родственника Лиз устроил меня в газету «Фурор» в отдел светской хроники. Это совпадало с моими жизненными планами.

Новая работа не только давала мне средства, но и не лишала тщеславных надежд. Я верил, что настанет время и я смогу рассказать о деловой операции Боба подробнее и благодаря близости с ним раньше других. Я чувствовал, что на затее Винкли можно неплохо заработать.

Вскоре я узнал, что Боб развелся с Лиз… Однако завещание по контракту он оставил на ее имя.

Было ясно, что развод предпринят Бобом с целью уменьшить налог с завещанной суммы, так как при завещании капиталов государству, общественным организациям и неродственным лицам налоговый процент гораздо ниже, чем при прямом наследовании.

Лиз и Винкли продолжали жить в одной квартире. Однажды, когда мы сидели с ним за столом, он невзначай проговорился, что не может быть со мной откровенным. Это задело мое самолюбие. Ага! Так у него есть от меня тайна!

Способность использовать чужие слабости или тайны в своих интересах — высшая ступень по сравнению с умением распознавать людей, это уже алгебра успеха! К таким выводам я пришел, кстати, не без помощи Боба. А сейчас он наталкивал меня на мысль проверить метод на практика…

Через две недели после обследования Боб отдал себя в руки эскулапов.

Мы с Лиз провожали его до дверей Центра.

Не буду скрывать, Боб унес с собой частицу моего сердца. Чем он притягивал меня к себе: обаянием, умом или целеустремленностью и коварством? Скорее всего все эти качества совмещались в нем с удивительной гармоничностью.

Используя старые связи с Центром трансплантологии, я скоро узнал, что все органы Винкли годны к пересадке и на них уже появились покупатели. На все, кроме мозга.

Однажды меня вызвал к себе шеф. Я знал, что вызов к Виктору Краски — так звали шефа — почти всегда был связан с неприятностями…