В. Бриджс - Человек ниоткуда Страница 17

К дому подъезжало множество автомобилей и экипажей. Тут же стоял полисмен и устанавливал порядок их следования.

Мой скромный экипаж подъехал тоже, я вышел и поднялся по лестнице, покрытой ковром. Налево от вестибюля, в котором толпились безукоризненно одетые мужчины, сверкающие бриллиантами женщины, находилась большая передняя, где нас ждали ливрейные лакеи. Избавившись с их помощью от верхнего платья, я возвратился в вестибюль и направился к лестнице, наверху которой стоял Сангетт и принимал своих гостей. Многие называли меня по имени и одна-две прекрасные дамы многообещающе улыбнулись мне. Я подумал, что у Норскотта может остаться и более приятное наследство, чем то, которым я до сих пор пользовался!

Наконец я дошел до площадки, где стоял блестящий лакей, докладывающий о прибытии гостей. Он, по-видимому, меня узнал.

— Мистер Стюарт Норскотт, — доложил он торжественным голосом.

Лорд Сангетт, который вместе с пожилой седой дамой приветствовал каждого гостя по очереди, услыхав мое имя, пошел мне навстречу. Это был высокий мужчина лет сорока пяти с тяжелым бритым лицом и жесткими голубыми глазами.

— Я рад, что вы пришли, Норскотт, — шепнул он, пожимая мне руку. — Вы получили мою записку? Я хочу с вами переговорить, как только закончу эти глупости.

— Хорошо, — ответил я, — где мы встретимся?

— Приходите ко мне в кабинет. Я удеру около 11 часов, и вы меня там найдете.

И прибавил более громким голосом:

— Вы, кажется, не знакомы с моей тетей. Позвольте вас представить: тетя Сусанна, вот мистер Норскотт.

Пожилая дама улыбнулась мне, и эта улыбка была так выразительна, что даже оптимист не назвал бы ее ласковой. Сангетт, по-видимому, заметил ее презрительную мину. Злой огонек блеснул у него в глазах. Но он ничего не сказал, а я вошел в бальную залу, стараясь не показать вида, как мне все это забавно.

Зал был переполнен толпой, которая судорожно кружилась, исполняя какой-то танец. Технически это, кажется, называется «бостон». Я стоял в дверях, ослепленный ярким светом, сверканием бриллиантов и красотой нарядов, мелькавших передо мной.

Внезапно я почувствовал, что кто-то стоит у меня за спиной и хочет войти. Я отошел в сторону. Как только я поднял глаза, сердце мое забилось так сильно, словно собиралось выпрыгнуть через рот. Напротив меня, под руку с пожилым господином, лицо которого мне было очень знакомо, стояла Мерчиа Солано.

ГЛАВА X

Я так обрадовался, увидев ее, что чуть не подошел к ней и не обнаружил нечаянно, что мы с ней знакомы. Но что-то в ее лице остановило мой порыв. Она сильно побледнела, и я заметил, как рука ее, лежащая на руке кавалера, невольно задрожала. Смущенная, смотрела она на меня, и глаза ее выражали не то страх, не то чувство облегчения.

Она удалилась, и в следующую минуту я услышал, как кто-то сзади произнес мое имя. Инстинктивно обернувшись, я очутился лицом к лицу с лордом Ламмерсфильдом, пожилым, красивым добродушным государственным деятелем, который накануне остановил меня на Парк— Лэйн.

— А, Норскотт! — сказал он, кивая мне, — я как раз хотел узнать, приехали ли вы. Встретить кого-нибудь в этом людском потоке — счастливая случайность.

Он цинично улыбнулся.

— Удивительная вещь человеческий голос. Сам по себе он очарователен, но в коллективе… — Он пожал плечами и прибавил серьезно: — Если можете уделите мне десять минут, я хотел бы переговорить с вами 6 некоторых делах.

— Хорошо, — ответил я, и мы повернули из зала на площадку, на которой толпилось множество людей, а затем прошли в длинную галерею, на стенах которой висели фамильные портреты. Кабинет находился в конце галереи, и, когда мы вошли туда, он был пуст.

Понятно, меня интересовали дела, о которых так хотел говорить министр. «Возможно, — подумал я, — что Норскотт вмешивался в политику, а так как я ничего в ней не смыслю, то не запутаться бы мне и не сделать какого-нибудь неуместного замечания».

Но первые слова, с которыми Ламмерсфильд обратился ко мне, меня больше сбили с толку, чем любой политический разговор.

— Стену лбом не прошибешь, Норскотт, — сказал он спокойно. — Денег сейчас у меня нет, и мне невозможно их достать.

Если, пораженный этими словами, я не воскликнул: «Какие деньги?», то в этом мне скорее помогло небо, чем мой собственный разум.

— Будем говорить откровенно, — продолжал он добродушно, — я в ваших руках. Если вы меня прижмете, мне придется продать Крэнлей и отказаться от политики. Британцы могут все простить своим политическим вождям, кроме адюльтера и банкротства. Последнее считается даже большим преступлением, в особенности, если это результат неудачных скачек. Если вы согласны подождать, то я вам уплачу при первой возможности. А с другой стороны, если у меня и впредь будут неудачи, то, по всей вероятности, Крэнлей пойдет прахом, и вам ничего не придется получить.

Тут мне удалось настолько прийти в себя, что я мог, наконец, понять положение. Было ясно, что Норскотт одолжил деньги лорду Ламмерсфильду, и это была, по-видимому, большая сумма. Кроме того, из всего сказанного явствовало, что день платежа был близок. Разумеется, я не имел понятия о том, чего хотел Норскотт.

Но нет ничего приятнее, как быть великодушным на чужой счет, и я уже решил про себя использовать этот случай. А Ламмерсфильд между тем продолжал:

— Я сейчас живу только на пять тысяч в год, которые получаю от министерства внутренних дел. Если я выдержу до следующего года, то мои дела немного поправятся. Весной я получу деньги по страховой премии, и у меня имеется пара годовалых скакунов в Крэнлее, на которых Мориц очень надеется. Но мы все-таки не можем считать их верным обеспечением!

Я засмеялся. Мне хотелось бы взглянуть на какого-нибудь среднего либерала-выборщика, который послушал бы сейчас разговор своего уважаемого вождя. Воображаю, какое интересное зрелище представило бы его лицо.

— А знаете, — сказал я, постукивая кончиком папиросы, — меня это обеспечение вполне удовлетворяет. Мне нравится так спекулировать своим капиталом.

Возможно, что у моего собеседника недоставало некоторых способностей, необходимых для британского общественного деятеля, но своими чувствами он владел в совершенстве. Он выслушал мои слова, и выражение его лица нисколько не изменилось.

— Может быть, это будет звучать иронически, но я вам глубоко обязан, Норскотт, — ответил он. — Говоря откровенно, я никак не ожидал, что вы это примете — как бы вам сказать? — так незаинтересованно! Ваше последнее письмо по этому поводу…

— Ах! — поторопился я его перебить. — Не будем говорить об этом письме. С тех пор я переменил свою точку зрения!