Густав Эмар - Лесник Страница 20

Индеец также счел приличным принарядиться, заменив накидку из плетеного камыша, которая служила ему единственной одеждой, на штаны из сурового полотна, кожаное пончо и остроконечную соломенную шляпу с широкими полями, какие обычно носят работники на испанских плантациях.

Авантюристы едят быстро, для них время — деньги, как говорят современные янки. Три описанных нами человека ели молча и насытились за несколько минут.

Когда последний кусок был проглочен, дон Фернандо залпом выпил большую рюмку водки, громко крякнул и, набивая свою глиняную трубку с черешневым чубуком, обратился на чистейшем мадридском наречии к краснокожему:

— Ну, вот мы и на берегу, Хосе, любезный друг. Скажи, где мы? Что нам делать?.. Передай мне огня, Мигель.

Последний осторожно взял большим и указательным пальцами раскаленный уголь и приложил его к трубке товарища, чтобы он раскурил ее.

— Мы в пяти милях к востоку от Чагреса, — ответил краснокожий, — речка возле нас — та же самая, по берегу которой мы шли сюда; исток она берет далеко в горах и впадает в Тихий океан в восьми милях от Панамы; называется она Браво.

— Она судоходна на всем своем протяжении? — спросил дон Фернандо.

— Да, для маленьких каноэ, за исключением небольших порогов.

— Вот что я называю толково излагать! Итак, мы продолжаем наш путь по воде?

— Что будет чрезвычайно приятно, — заметил Мигель между двух клубов дыма.

— Нет, это заставило бы нас кружить и потерять дорогое время.

— Гм! — отозвался Мигель. — Это не лишено основания.

— К тому же, — продолжал краснокожий, — дон Фернандо — испанский дворянин, он путешествует верхом, что гораздо приличнее для его звания и удобнее.

— Разумеется, — согласился неисправимый Мигель. — Беда только в том, что рагу хорошо, да зайца для него пока еще нет.

— То есть, — пояснил дон Фернандо, — для путешествия верхом надо иметь лошадей.

Краснокожий улыбнулся.

— Две верховые лошади с вашей поклажей, привязанной к седлам, ожидают вас в том кустарнике, — сказал он.

— Неужели?

— Разве я не обещал вам?

— Правда! Простите, вождь, я забыл. Должен признаться, что слово свое вы умеет держать… Но почему же две лошади, а не три?

— Потому, — с недоброй усмешкой произнес краснокожий, — что я всего лишь бедный мирный индеец, слуга, и моя обязанность — бежать впереди вашей милости, чтобы прокладывать вам дорогу. Что подумают о вас, если ваш раб будет на лошади?

— Ага! Вот оно что! — посмеиваясь, сказал Мигель. — Эти добрые испанцы всегда такие человеколюбивые!

— Когда мы отправляемся? — спросил дон Фернандо.

— Когда будет угодно вашей милости.

— Нас больше ничто не держит?

— Ровным счетом ничего, сеньор.

— Так отправимся в путь немедленно!

— Извольте! Они встали.

В эту минуту нежный, мелодичный, почти детский голосок раздался в кустах нарвалина.

— Отец! — произнес голос.

И молоденькая девушка, выпрыгнув из-за ветвей, бегом бросилась к краснокожему, который приподнял ее могучими руками и страстно прижал к своей широкой груди, воскликнув с невыразимым восторгом:

— Аврора! Мое прекрасное дитя! О, я боялся, что буду вынужден уйти, не обняв тебя!

При виде девушки авантюристы остановились, пораженные удивлением, и почтительно поклонились ей.

ГЛАВА II. Как совершился первый переход

Только сейчас девушка заметила присутствие посторонних, опустила глаза, попятилась и замерла в неподвижности, вся вспыхнув от смущения. Несмотря на тройную броню, которая облекала их свирепые сердца, авантюристы были приятно взволнованы видом очаровательного создания, которое так внезапно предстало перед ними, словно небесное явление; они едва осмеливались коснуться ее беглым взглядом, опасаясь усилить смущение девушки и тем заставить ее скрыться.

И в самом деле прекрасна была эта невинная шестнадцатилетняя девушка, уже наделенная, сама того не подозревая, всеми совершенствами женщины.

Большие задумчивые глаза с кротким и немного беспокойным взглядом, цвет кожи слегка смуглого оттенка, правильные черты ее прелестного лица, пунцовые губки, которые, раскрываясь при звонком смехе, обнаруживают двойной ряд ослепительной белизны зубов; благовонным облаком вокруг нее развеваются иссиня-черные волосы, чрезвычайно тонкие, которыми она с легкостью вся могла бы закрыться с ног до головы; ее стройный, округленный и грациозно гибкий стан, голос, мелодичный, как пение птиц, обаятельная гармония ее изящных очертаний — словом, все соединялось, образуя в целом образ самой пленительной красоты, когда-либо выпадавшей на долю дочери Евы.

С минуту краснокожий смотрел на чудного ребенка умиленным взглядом, потом нежно привлек ее в свои объятия, в которых она укрылась, точно перепуганная горлица, и, поклонившись своим гостям с учтивостью, гордой и величественной, сказал с достоинством:

— Представляю вам свою дочь. Авантюристы молча поклонились.

— Зачем ты пришла, несмотря на мой запрет? — опять обратился краснокожий к дочери, напрасно стараясь придать своему голосу строгость.

— Мне очень хотелось скорее обнять вас, — ответила она в замешательстве, — и потом еще…

— Что же еще? — спросил он, видя, что она замялась.

— Я хотела узнать ваши распоряжения.

— Мои распоряжения? — удивился он.

— Да, насчет гостей.

— Вот оно что, — с улыбкой сказал он. — Но мне нечего распоряжаться насчет этих сеньоров, так как они уезжают через десять минут.

— А! — вскрикнула она, украдкой взглянув на посетителей.

— Да, Аврора, моя милая, и я пойду с ними.

— И вы уходите! — вскричала она огорченно. — А я?

— Что ты?

— Разве я должна оставаться здесь одна?

— Одна? Ни в коем случае. Кажется, Силах, Камиш и Тораб могут надежно оградить тебя от всякого беспокойства и защитить в случае необходимости. Это преданные слуги.

— Разумеется, отец, но вас-то не будет и, простите, мне страшно.

— Ты сумасбродна и избалована моей любовью, Аврора. Я был чересчур мягок по отношению к тебе.

Но заметив слезы в глазах девушки, он поспешил прибавить:

— Полно, не плачь, дитя, я не могу остаться, но будь спокойна, скоро я вернусь, мое отсутствие не продлится долго.

— Дай-то Бог, отец! Эта хижина стоит так уединенно, а между тем в лесу столько незнакомых людей!

— Успокойся, говорю тебе, твои страхи нелепы. К тому же, если кто-либо из этих презренных посмеет подъехать на расстояние выстрела к нашей хижине, ему пустят пулю в голову. Я в особенности приказал слугам наблюдать за Каскабелем. Если этот негодяй опять станет бродить тут поблизости, как он, по-видимому, взял в привычку, то с ним, не сомневайся, сведут счеты! Повторяю, не опасайся ничего.