Густав Эмар - Лесник Страница 21

— Каскабель! — пробормотала девушка с движением ужаса.

— Ни слова больше, дитя, — возразил отец повелительно, — я и так потерял много времени. Поцелуй меня и оставь нас.

Молодая девушка не посмела настаивать, она бросилась с рыданием на шею отца и потом убежала с легкостью птички.

— Это ребенок, — сказал краснокожий голосом, которому напрасно силился придать твердость, — она ничего не знает о жизни и воображает, что все должно идти по ее прихоти.

— Да сохранит ей Бог это неведение как можно дольше! — сказал Мигель Баск. — Она так счастлива!

— Правда, бедное дитя!.. — сказал индеец и вдруг переменил тон. — Следуйте за мной, сеньоры, мы должны были бы сделать уже целых две мили.

— Ну вот! Что за спешка? Да, наконец, мы скоро нагоним упущенное время.

Они направились за проводником к густому перелеску, посреди которого молодой красивый краснокожий держал под уздцы двух великолепных лошадей в богатой испанской сбруе.

— Вот вам лошади, — сказал Хосе.

— Какие превосходные животные! — не мог удержаться от восхищенного восклицания дон Фернандо.

— Вы еще больше оцените, когда узнаете их достоинства, — заметил вождь.

Авантюристы вскочили в седло.

Хосе о чем-то тихо говорил несколько минут с молодым индейцем, после чего тот почтительно склонил голову, приложил руку к сердцу и одним прыжком скрылся в кустах.

— В путь! — сказал вождь, став во главе небольшого отряда.

Наконец все двинулись по тропинке, едва проложенной дикими зверями, которая тянулась вдоль холмистых берегов речки.

Картины природы, суровой, спокойной, дикой и величественной, сменяли одна другую, подобно исполинскому калейдоскопу, перед глазами восхищенных путников.

Нигде не было видно признаков грубого вмешательства человека.

Эта великолепная страна со своими тысячелетними лесами, с лугами, покрытыми высокой травой, осталась точно такой, какой вышла из рук Творца.

Действительно, почва под ногами путешественников была девственно свежей и абсолютно нетронутой.

Порой при звуке их шагов из-за кустарника выглядывала с беспокойством лань и тут же убегала в испуге; самые разнообразные птицы с ярким оперением мелькали повсюду, некоторые лениво качались над волнами речки, едва подернутой легкой рябью от прихотливого ветерка.

Повсюду, куда доставал глаз, царила девственная природа, нигде не было заметно следов рук человеческих и присутствия людей, хотя они не могли быть далеко, так как местность, где находились путешественники, была в то время одной из богатейших и могущественнейших испанских

колоний на американском континенте; к тому же Панама на Тихом океане и Чагрес на Атлантическом океане соединялись путем очень оживленным, потому что между двумя этими портами пролегала Золотая тропа, по которой перевозили несметные богатства Нового Света.

По требованию проводника авантюристы пустили лошадей крупной рысью, а между тем индеец, выступая своим скорым, свойственным краснокожим шагом, не отставал от них, ничуть не напрягаясь при этом и постоянно держась впереди, по-видимому нисколько не тяготясь таким быстрым ходом.

Мигель Баск под влиянием лучей полуденного солнца, отвесно падавших ему на голову, и арабского седла, на котором он удобно устроился, скоро заснул.

Напрасно дон Фернандо будил его несколько раз и силился завязать разговор, ответом ему было лишь короткое и невнятное мычание. Наконец он и этого добиться не смог, а вместо того раздалось храпение, сила звука которого не уступала гудению севильского церковного органа в воскресный или праздничный день.

Потеряв всякую надежду на успех, дон Фернандо отказался от попыток вступить в разговор с таким упорным спящим, но так как он принадлежал к числу людей, никогда не засыпающих, если вынашивают в голове важные замыслы или им поручено дело не только трудное, но и опасное, то решил оставить в покое товарища, не отвечающего ему, и расспросить проводника, чтобы извлечь из него полезные сведения, которые впоследствии, вероятно, могли бы им пригодиться.

Дон Фернандо был одарен редкой тонкостью, хитрый, как горец, до мозга костей, он, однако, до сих пор имел дело только с европейцами; характера краснокожих он не знал вовсе и понятия не имел, где у них слабая струнка. Со свойственной европейцам самонадеянностью он воображал, что легко справится с неотесанным дикарем, который так бодро вышагивал в десяти шагах впереди него.

Достойный авантюрист не подозревал, что в самом простодушном с виду краснокожем хитрости, ловкости и смышлености хватит на трех уроженцев Нижней Нормандии, двух — Нижней Бретани и такое же число гасконцев или бискайцев, по общему мнению — за основательность которого, однако, сохрани нас Боже поручиться, — людей самых хитрых во всем нашем подлунном мире.

Итак, уверенный, что достигнет своей цели, авантюрист пренебрег всеми мерами предосторожности и весело окликнул проводника:

— Эй, Хосе! Нельзя ли тебе идти немного тише и рядом со мной? Мы потолковали бы дорогой, чтобы скоротать время. Между нами говоря, оно тянется для меня чертовски долго на этом солнцепеке, от которого изжарился бы даже панцирь черепахи.

— Как угодно, сеньор, — спокойно ответил краснокожий, — но к чему говорить, когда можно спать? Берите пример с вашего товарища: видите, он спит, убаюканный мерной поступью лошади. Отчего бы вам не поступить так же?

— По двум причинам, любезный друг, — ответил молодой человек насмешливым тоном, — во-первых, мне спать совсем не хочется, во-вторых, я был бы не прочь наблюдать за дорогой, по которой мы едем.

— Нет ничего легче, когда у вас глаза так широко раскрыты, сеньор, для этого нет надобности в разговорах.

— Правда, любезнейший, истинная правда, я вполне признаю это, однако, если тебе не будет неприятно, я был бы очень рад поговорить с тобой. Признаться, я очень люблю беседовать, да и то сказать, ведь это самое верное средство получить сведения.

— А! Вы хотели бы собрать сведения, сеньор?

— Не скрою, что сильно хочу этого.

— Какая неудача для вас, что вы напали именно на меня, любезный сеньор! — возразил краснокожий, и в голосе его прозвучала насмешка. — Похоже, из всех людей я менее всего способен предоставить то, что вам нужно.

— Как знать, любезный друг, как знать, все-таки подойди ближе, если не возражаешь, и потолкуем о том о сем; быть может, сами не подозревая того, в нашем беспредметном разговоре мы до чего-нибудь и договоримся.

— Не думаю, сеньор, однако, не желая делать вам неприятное, я исполню ваше желание. Будем говорить или, вернее, извольте говорить, сеньор, а я готов отвечать вам, если смогу.