И Ряпасов - Неведомый город Страница 24

— По тысяче? вы шутите! Да где же эти чудовищные механизмы, способные развивать такую энергию?

— Об этом, господа, мы поговорим после, — серьезно сказал м-р Блом, — а теперь выйдемте на палубу взглянуть на природу.

— Одно слово, м-р Блом, — скажите, сколько пропеллеров действует сейчас?

— Только один, передний.

— А сколько проходим в час?

— Сто километров, мы идем малой скоростью.

— Сколько же может проходить «Левиафан» большой скоростью?

— Если пустить в ход все двигатели, от 200 до 300 километров в час.

— Но это невозможная, колоссальная скорость для человека.

— Вспомните авиатора Ведрина: этот отважный летчик на маленьком аэроплане достигал быстроты 170 километров в час.

Все были уже па палубе. Под ногами, в туманной дали, неясно выступали контуры горных хребтов, идущих на восток. Впереди, уже близко, виднелась блещущая вечными снегами цепь горных вершин. Прозрачная глубина воздуха наверху давала горным вершинам чуть-чуть розоватую окраску, которая ниже переходила в буро-лиловую, а еще ниже темнела крупными полосами скалистых построений. По крутизнам гор, к их подошвам, пенясь о камни, с шумом неслись бешеные потоки.

Скоро аэроплан вступил в горные проходы, искусно лавируя между отдельными горными цепями. Тенистые облака спускались под аппаратом все ниже и ниже, как будто хотели прикрыть его своей пеленой.

— Мы в Гималаях, — объявил ученый. — Советую, господа, крепче держаться, сейчас начнем подъем за облака.

Он в рупор передал приказание в капитанскую рубку. В тот же момент с шумом заработали боковые пропеллеры, палуба корабля сильно наклонилась в сторону хвоста и «Левиафан», как стрела из лука, понесся ввысь, словно скользя вперед по крутой горе. На мгновение панорама горных цепей и хребтов скрылась под густой простыней тумана. Кругом потемнело.

Проходили слой облаков.

Снова блеснуло солнце в ясной синеве неба. Было холодно. Дышалось с трудом. Перед взорами авиаторов высилась группа из пяти или шести снеговых вершин, переливающихся на солнце всеми цветами радуги.

— Какой чудный вид! — вскричали русские.

— Эверест, — сказал м-р Блом; — холодно, пора спускаться.

И «Левиафан», повинуясь его указаниям, помчался на запад быстрее урагана.

— На какой высоте мы только что находились? — спросил инженер.

— На высоте 8500 метров, — ответил ученый. — Вершина Эвереста достигает 8840 метров.

— Вы не захотели подняться выше?

— Нет, потому что очень холодно и притом, вы видели, надо заставлять действовать все машины. Я этого избегаю по вполне понятной осторожности.

— Почему же необходимы все силы двигателя?

— На такой высоте, как 8 тысяч километров, упругость воздуха уменьшается вдвое и работа машин не может быть использована в полной мере.

— Мы сейчас идем обратно? — задал вопрос студент.

— Не совсем. Я хочу показать вам интересное место — воздушный провал.

— Как? Разве существуют воздушные провалы?

— Не только провалы, а даже ямы, овраги; в воздухе есть все, что хотите.

— Что же, собственно, вы называете воздушными провалами?

— Нисходящее воздушное течение, когда воздух из высоких слоев столбом стремится в низшие слои. Аэроплан, попав в такой провал, камнем летит на землю, словно у него обрезаны крылья.

— И вы думаете поднести нам такой сюрприз? — с улыбкой вмешался доктор.

— О, не беспокойтесь. Мы не упадем. «Левиафан» не совсем обыкновенное судно, для него ямы и воздушные провалы не страшны. Именно о таком аэроплане мечтал покойный Вильбур Райт.

Вильбур Райт

— Что вы? Творец первого аэроплана Вильбур Райт умер?

— Телеграммы сегодня принесли мне известие, что он скончался в городе Дайтоне. Величайший из людей, гений, каких мало, скончался. Человечество должно почтить его память. Это был первый из людей, отделившийся от земли и пролетевший против ветра на аппарате тяжелее воздуха, — торжественным тоном произнес ученый, обнажив седую голову.

— Вы говорите таким торжественным и печальным тоном, каким говорят лишь о близких. Вы знали покойного? — заинтересовался инженер.

— Не только знал, а и имел честь быть его другом, — грустно сказал м-р Блом. — Если бы тогда было то, что теперь есть у меня — Вильбур летал бы на таких же аэропланах, как и мой.

— А что же не хватало для Райта?

— Моих усовершенствованных двигателей. Как Икар о своих крыльях, мечтал Вильбур о легких, удобных двигателях, но мечте тогда не суждено было сбыться.

— Что же, Вильбур Райт был механиком по призванию? — полюбопытствовал студент. — Расскажите нам о нем что-нибудь.

— Это — скромнейший и честнейший из людей. Он был не патентованным механиком, а просто сыном деревенского пастора около Дайтона, в штате Огайо. Жизнь Райта проходила совместно с братом его Орвилем, и нельзя рассказывать об одном, забывая о другом. В начале своей спортивной деятельности братья Райт отличались, как велосипедные гонщики. Затем они открыли свою мастерскую для велосипедов, а в 1900 году стали заниматься воздухоплаванием на планере немца Лилиенталя.

Прежде всего, они построили свой планер (аэроплан без мотора), а затем совершили полеты на берегу моря с песчаных дюн. В 1903 году братья Райт построили первый в мире аэроплан с бензиновым мотором. В 1905 году этот аэроплан уже был настолько усовершенствован ими, что летал 36 минут. 1908 год в жизни Вильбура Райта может считаться началом его блестящей воздухоплавательной карьеры. В этом году он со своим аэропланом приехал во Францию и рядом блестящих полетов убедил долго сомневавшуюся Европу в возможности победы над воздухом. В конце 1908 года он уже пролетал 2 часа 30 минут и достиг высоты 150 метров, что тогда считалось всемирным рекордом.

В настоящее время аппараты Райта летают через всю Америку. Вильбур Райт явился творцом первого аэроплана с искривлением крыльев. Он с полной уверенностью мог сказать про себя словами поэта: «И вот, закон стихий задавлен, на нем лежит рука моя».

— А что же дальше?

— Дальше явились разные талантливые люди, вроде Морана, Блерио, Фармана, которые стали вводить свои улучшения, совершенствовать идею, так что в Европе об аэропланах Райта и не слышно.

Первые полеты в 1908 г. Вильбура Райта на изобретенном им с братом аэроплане.

— Забвение — общий удел, — грустно проговорил Березин, взглядывая при этом на мисс Кэт.