Счастливчик - Войцех Жукровский Страница 28

Быстро, не останавливаясь, мео преодолели голую вершину горы и спустились вниз. Из-под ног поднималась коричневая пыль, запах грибов бил в ноздри.

Куда меня занесло? Ведь это захламленный чердак. В этом мутном от пыли воздухе можно задохнуться. Над головой нависла раскаленная железная крыша.

Неожиданно перед ними открылся обрывистый склон горы, на котором белели мертвые поваленные деревья. Ниже, красным полукругом, до ужаса близко, бежала дорога.

Теперь надо от них оторваться. Когда они будут перебегать через дорогу, я спрячусь в кусты, вползу под терновник, затаюсь там… У них есть собаки, меня найдут. Видно, им что-то грозит, если им приходится спасаться бегством. Значит, у меня есть шанс. Чертова нога, — он взглянул на раздутую опухолью окровавленную штанину.

Услышав гул автомобилей, мео, готовые скрыться, прижались к стволам деревьев; свист заставил собак замереть у ног хозяев.

Вшивый встал рядом, намотал на руку веревку, обнял пленника рукой, острие ножа упиралось Маляку в живот.

Два грузовика выскочили из-за поворота, кузова были без навесов, Роберт видел солдат, сидящих за мешками, набитыми песком, с торчащими стволами карабинов. Роберта охватила дрожь. Выцветшие гимнастерки, смуглые лица. Так близко — стоит только крикнуть, броситься вниз по покрытому травой склону, покатиться, лишь бы только поближе к дороге… Не дави так, сукин сын. Острие кололо через рубашку. Они не услышат — гудят моторы, скрипит кузов грузовика, какой-то вопль из джунглей, голос, размытый эхом, не похожий на человеческий. Нет, я не буду кричать. Это не поможет. Не дам вспороть себе живот.

Он обмяк, выпустил из легких воздух. Острие перестало колоть. «Это не Вшивый, это я сам напирал на нож», — понял Роберт.

Горячее, нечистое дыхание парня обдавало ему ухо. Грузовики в клубах пыли поднимались вверх, один за другим скрываясь за деревьями. За поворотом гул моторов оборвался, и Роберту на миг показалось, что машины остановились, что вот сейчас выскочат солдаты.

Но Жаба помахал широко раскинутыми руками, и мео толпой, опережаемые собаками, начали сбегать по открытому склону.

Вшивый дружелюбно подтолкнул его, помог вылезти на дорогу. Вид ее вызывал у Роберта тоску. Они бежали последними. Роберт выхватил из сумки блокнот и, нагнувшись, опустил его в красную пыль. И снова их поглотили джунгли. Пластмассовая обложка наверняка поблескивает в пыли. Водители зорко следят за дорогой, боятся мин. Найдут, обязательно обратят на нее внимание.

Борясь с путаницей вьющихся растений, в которых Вшивый прорубал проход, Роберт, хромая, взбирался, тащил груз безжизненной ноги, пот жег глаза, солью оседал на губах. Самый простой текст по-французски. Ведь я мог это сделать еще утром, на привале. Мог написать: «Маляк, журналист из Польши, штаб Савата из Патет Лао. Мео тащат меня на юг. Спасите». Нет, это слишком длинно, лучше — «Маляк от Савата. Ранен». Только поймут ли они, что это значит? Лучше будет: «На помощь».

Роберт упал на колени, перевел дыхание.

Как солнце палит. Я тащу на спине солнце. Кто поверит? Человек — сильное животное, просто страшно, сколько он может выдержать.

Прямо возле его лица босые, словно отлитые из чугуна ступни, выше — икры, обмотанные коричневой веревкой; жилистая, покрытая смолой рука сжимает черный нож. Что он хочет? Это Вшивый… Чего ты дергаешь? Знаю, что надо встать. Я пойду, только дайте пить.

— Пить! — хрипло кричит он.

— Пить, — повторяет парень с улыбкой и показывает вверх, в густую чащу.

Уцепившись за лиану, Роберт со стоном встает, взбирается на скалистую площадку.

Упругие ветви, которые отталкивает идущий впереди Вшивый, хлещут, обжигая; на голову капают пиявки.

На часах постоянно одно и то же: двадцать минут шестого. Время остановилось. Но сейчас уже вечер. Плачут младенцы. Жаба приказывает остановиться на привал. Досконально знает он эти горы! Привел людей в пещеру. Снова шипящее попискивание испуганных летучих мышей, душный запах разлагающегося помета.

Костер, пекут куски обезьяньего мяса. Что так воняет — мясо или моя нога? Сколько времени на жаре… Но они все готовы сожрать.

Все тело в огне. Воды. Напиться. Обмыть себя. Свалиться в поток. Что за сумасшедшая страна — пиявки на деревьях, а не в воде? Разве им не хочется пить? У меня температура, я знаю. И все от этого острия. Похоже, что дела мои становятся все хуже и хуже. Этой котловины им не увидеть с самолета. Здесь можно жечь костры — никто не отличит дым от тумана. Где-то в этих горах находится гробница королей. Коп Фен сказал: три дня пути… Как раз столько я и прошел. Ад. А ведь мео могли даже наткнуться на вход в пещеру, но им и в голову не придет, что они открыли, от них столько же узнаешь, сколько от обосновавшихся здесь шакалов. Пещера как пещера. Боже, ну и попал в переплет… Я не слышал, чтобы какой-нибудь журналист побывал в плену у мео. Никто не поверит. А у меня есть фотографии. Жаба фотоаппарат забрал, но, когда старика кокнут, он опять попадет в мои руки. Я собственными глазами видел солдат. В штабе обрывают телефоны: куда я пропал? Ищут. Я оставил следы. Наивная все же идея с обрывками бумаги. Кто на этот след нападет? Нет, дело безнадежное.

Я сам видел автомобили и солдат, совсем рядом. Роберт встряхнулся. Они должны вытащить меня из этой западни. А если что-то случилось на фронте? Может, они ехали на какое-нибудь задание. На кой я им? Да. На мне вполне могли уже поставить крест. Майор, Коп Фен убиты. Но я не солдат, чихать я хотел на эту войну… Меня обязаны искать, обязаны вытащить из этой мерзости.

Боль под лопаткой донимала, зудела. Охнув, Роберт потащился к скале, уперся спиной, пытаясь найти подходящую выпуклость. Он осторожно потирал шишку, которую, казалось, видел через полотно изодранной рубашки. Чуть не в пол-яйца вздулась. Он терся, постанывая, пока вдруг боль не впилась в тело раскаленным гвоздем. Слишком сильно, червяк протестует. Подожди, все же я тебя выдавлю.

Грудастая наблюдала за Маляком, наклонив голову. Потом, видимо что-то решив, подошла к нему, повернула спиной, вытащила из брюк рубашку и осторожно дотронулась до больного места шершавыми ладонями. Роберт уперся в скалу. Грудастая сжала шишку большими пальцами, затем прижалась к ней липкими губами. Она сдавливала, отсасывала — боль и блаженство… Червь вывалился из ранки, что-то теплое заструилось по спине.

Женщина показала Роберту выплюнутую на ладонь личинку — она была не больше горошины. Белый червяк дергался, извивался.

Женщина бросила его в огонь. Червяк зашипел, как свежая шкварка. Потом она взяла щепотку серого пепла, растерла его пальцами и всыпала