Счастливчик - Войцех Жукровский Страница 29

— Грудастая, грудастая, — бормотал он, полный благодарности. — Вот если бы еще нога…

Не стесняясь, он расстегнул брюки и показал ей черное бедро, блестящее, словно его натерли жиром, воспаленное изнутри. Но женщина только глянула и отошла к своим.

Почему она так на меня смотрит? Нет никакой надежды? В крайнем случае, мне сделают операцию. Ну пусть даже отрежут… Есть уколы, теперь не умирают от дурацкого копья. Главное — чтобы меня отбили.

Небо погасло, пурпур, меняя оттенки, переходил в темно-синий цвет, мутнел. В котловине стало темно, только огонь весело играл и светился из глубины грота. Роберт на лице чувствовал прикосновение перепончатых крыльев больших летучих мышей, они разносили мускусный запах, вылетая всей своей пищащей стаей. Ночь давила, надвигаясь как темная глыба.

Так не может больше продолжаться. «Должно же прийти спасение, — убеждал себя Роберт, перекатывая голову по сухой траве. — Ты хочешь меня спасти в последнюю минуту, — упрекал он побелевшее от звезд небо. — Небо как цветущая акация, ветви, усыпанные гроздьями цветов, источают пряный аромат. Что это значит — последняя минута? Какая из них будет последней? Я не могу с этим примириться, пойми, не могу. Зачем ты хочешь меня растоптать?»

Сидевшие у огня мео, царапая патроны об скалу, точили канавки в пулях и смазывали их пометом летучих мышей. Прошлой ночью они этого не делали. Видимо, ждут боя. Кто же мне об этом рассказывал? Летучие мыши разносят воспаление мозга — нет, это клещи, которые на них паразитируют… Заражение, столбняк. Они хотят дорого продать свою жизнь.

Где Жаба? Ушел. И Смышленого нет. Прокаженный здесь, он тащился еще медленнее меня… Не мог даже взобраться на гору.

Как они могут весь день обходиться без воды? Дайте пить. Люди, я хочу пить.

— Я умираю от жажды, — прошептал он.

Что это я болтаю? Вовсе я не умираю. Это жар меня так мучает. А я еще верил, что у них есть какие-то свои методы, что они смогут меня вылечить. Идет Жаба. Несут воду. Полный котел. Сюда. Сюда, ко мне. Вот идиоты, отнесли к огню. Будут кипятить.

На четвереньках он ползет к костру, расталкивает женщин, набрасывается на котел, который опрокидывается. Плеснуло в огонь, облако пара и золы щиплет глаза, обжигает. Но ему все же удается ухватиться за него. На дне еще осталось немного воды. Роберт льет ее себе в рот, вкус болота, он жадно глотает. Так мало? Если бы не пролилось…

Жаба идет с ножом. Что ему надо? Из-за того, что я вылил воду? Принесут. Я сам принесу. Пусть только покажут где. «Нет, нет», — он заслоняет себя связанными руками, острие длинного ножа оказывается между его ладонями. Старик пилит узел. И вот уже Жаба вкладывает нож обратно в деревянные ножны.

Смышленый тащит деревянные вилы, вырубленные из сухой толстой ветки. Зачем эти вилы? Мальчик всовывает их Роберту под мышку. Костыль. Он сделал костыль, чтобы мне было легче ходить, хороший он парень. Поэтому-то мне и развязали руки. Они все хорошие.

Но ему удается сделать только два шага. Палка застряла между камнями, раненый теряет равновесие, падает на землю, тяжело дышит.

Я устал. Нечеловечески устал. Вот отдохну, посплю, а утром снова буду ходить. Хороший парень этот Смышленый. Подумал обо мне. Что он ищет в моей сумке, почему улыбается?.. Там уже ничего нет. Пустая. Можешь ее себе взять.

Роберт хотел бы холщовой сумкой отгородиться от насекомых, которые копошатся в темноте, бегают, летают, скребутся, шипят, шелестят в сухих листьях. Но в тот момент, когда он подкладывает ее себе под голову, на острые камни, он рукой натыкается на скользкий переплет блокнота, который туда положил молодой мео. Принес мне, — горечь подступает к горлу, — думал, что я его потерял. Теперь конец. Глупая скотина.

А я им все, дурак, простил. Уже был готов все забыть, хотел найти в них какие-то человеческие черты, чуть ли не полюбил их.

Да чтоб вас всех до единого перебили, чтоб вы сдохли! Вот лежу, как Лазарь. Лазарю хоть собаки раны зализывали, а мне даже воды… Не говори так. Грудастая пожалела. Но воды, я говорю о воде. Что-то со мной происходит. Почему они меня не бросили у дороги, — тогда их перестали бы преследовать. Не понимают? Они на меня, а я на них навлекаю несчастье. Если я умру, они заплатят за это своей головой.

Глупые мысли. Нельзя им поддаваться, иначе мне конец. Во мне хватит упрямства, чтобы дождаться помощи. А расслабиться я могу себе позволить только когда увижу Жабу, катающегося со свинцом в брюхе. Главное, чтобы он умер первым…

Отблески огня доходили до потолка пещеры, освещая беловатые и рыжие сталактиты.

Я лежу в пасти, но она не смеет закрыться. Мне нельзя спать, иначе она этим воспользуется, нужно все время повторять, напоминать ей, что она — просто скала, обыкновенная скала и должна остаться неподвижной. Она притаилась, притворяется скалой. Нужно ее в этом убедить. Она должна быть скалой.

Смышленый сунул мне мясо обезьяны, я не мог есть, уж очень оно вонючее. Как моя нога… Хотел выбросить собакам, но Прокаженный выклянчил — пришлось отдать ему, ведь они его морят голодом. Он обречен. У него нет жены, которая кормила бы его, скоро руки Прокаженного распадутся… Он должен понимать, каково мне с моей ногой. Стеклянное мерцание на зубчатом своде. Сырость, сталактиты должны расти, но только в сезон муссонов, а сейчас ведь сухо. Возьму камень — это будет компресс на лоб, холодит. Пахнет известью, свежей побелкой, как дома перед праздником.

Я могу лежать на спине, умница эта Грудастая. Что-то красное лижет свод. Это поле маков на солнце. Опиум. У них есть маковые поля. Дали бы мне покурить, я еще не пробовал. Нога страшно раздулась, для меня уже не остается места.

Пить. Почему так пухнет язык?

Не вздумай закрыть глаза. Эти клыки только того и ждут. Не за… Я должен бодрствовать, они все уже спят и даже не подозревают, где нашли приют, — заснули прямо в пасти. Нет, это грот… Нет, пасть. Несут. Привязали к бамбуку. Ночь. Но все видно, потому что вокруг факелы. Нечего бояться. Уже ничего не болит. Но я жив. Это я знаю точно. Щель в скале. Из глубины клокотание, шумит река. Жаба становится на колени и кричит, голос медленно возвращается, изменившийся, басовитый. Беседует с духами. Ему дают факел, он бросает его внутрь — прокатился подземный раскат грома и над щелью встали высокие столбы огня. Мео падают