Затерянный мир - Юрий Валерьевич Литвин Страница 29

– Не срами ты меня, Семенко,– приговаривал наставник, занимая очередь за Петром Ивановичем,– сейчас сигарет купим и домой пойдем.

– Не ну Байзель! Ну я нэ куру! Я не желаю в очереди стоять, как дебил.

– Ну, я же куру! – в тон ему отвечал опекун,– тем более нам на двоих целую пачку дадут, понял?

– Ну я же нэ куру! – продолжал тупить Костя, изредка добавляя плаксиво,– Я продрог!

«И я», – добавил про себя Рожок, пританцовывая на месте.

– О! Ламбада! – глядя на петькины танцы, сказал вернувшийся Якорь и блеснул золотыми зубами.

– Туточки, мы, Ахинора, и станем. Насмерть!

Конечно же, Володя вернулся не один, а со многими своими домочадцами в количестве десяти человек. Оказавшиеся сзади немедленно подняли крик, а туповатый, но мстительный гражданин Багдасаров, видя такое дело, быстренько куда-то убежал, а вернувшись, пропихнул в очередь одновременно жену, тещу, тещину сестру и семерых детей призывного возраста и пятерых дошкольного.

Крики усилились, но мрачные семейства расселись на деревянных ящиках и повозмущавшись народ По-обыкновению утих.

Привезли товар. Два ящика. Очередь недовольно загудела и придвинулась к окошку, за которым испуганно пряталась Варька-продавщица, а стоявший последним дед Шенделяпин в сердцах заматерился и зашагал домой.

Петр Иванович повернулся к Байзелю и сказал, указывая на охающего Костю:

– Зря вы ребенка мучаете, все равно ему сигарет не дадут, по причине несовершеннолетия.

– Молчи придурок,– тихо сказал Байзель Рожку в самое ухо, но Костя уже услыхал и тут, же подхватил радостную для себя новость.

– Не ну Байзель! Ну, я пойду домой! Холосо? Я несовершенный же?

– Стой смирно. Же. – Мрачно ответил наставник.

– Ну я же несовершенный? Правда?

– Правда, но все равно стой!

– Ихы-хыы! – сразу заплакал Костя и сделал попытку спастись бегством, но увяз в грязи и был больно Байзелем замордован, после чего привязан ремнем к дереву и оставлен напроизвол до поры.

– Стой и жди, скотина,– объявил опекун, и припугнул для верности,– а то собаку приведу!

– Ихы-хыы,– отвечал Семенко, повиснув на ремнях с видом узника Освенцима.

– Зачем малыша мучаете, мужчина! – заголосила какая-то тетка с мешком, стоящая сразу в пяти местах.

– Рот закрой,– огрызнулся Байзель, и закурил,– Спекулянтка!

– Я спекулянтка?! – завопила та,– Сукин ты сын! Вот ты кто!

– Спекулянтка! – снова сказал Байзель, и тетка кинулась на него, размахивая мешком.

Завязалась потасовка, в которой приняли участие номера с 79-го по 296-й включительно.

Но тут кто-то крикнул:

– Открыли! – и потасовка мгновенно прекратилась, вернее перестроилась, и участие в ней теперь принимали номера с первого по примерно двухсотый.

Окошко разбили сразу головой ветерана Овсянникова стоящего нулевым, типа без очереди. Стоящий шестым гражданин Пшеничный хотел пройти третим, но был жестоко избит стоящими вторым и четвертым барыгами Жоржем и Тритоном. Тут же Якорь попытался пролезть к друзьям за компанию, пропихивая детей, но очередь надавила и 23-х летний Андрейка весом сто пять килограмм завопил:

– Мама!

– Козел! – заорала в ответ могучая Ахинора Степановна и врезала сыночку по шапке,– Хватай сигареты и отваливай, а то сейчас батьку вытолкают, без курева останемся!

– В очередь сукины дети! В очередь! – сострил кто-то и моментально исчез в мешанине голов и рук.

Народный депутат Пасенков, помогая открывать продавщице коробки, незаметно набивал карманы сигаретами, хмуря густые брежневские брови. Карлик забрался на руки Сяну и истошно орал:

– Пустите с ребенком!

Кто-то, выпихивая Сяна, заявил:

– Ребенки не курют! – но был обсмеян толпой, а карлик, совершив подвиг, перешел на руки Вонилину, заплатившему Сяну за прокат родственника, и снова храбро пошел на штурм заветного окошечка. На третий раз, правда, кто-то, наконец, рассмотрел у «ребенка» седую бороду и карлика жестоко вываляли в грязи.

Когда он, всхлипывая, выбрался из очереди, то увидел привязанного к дереву Костю, о котором Байзель увлеченный дракой давно забыл. Семенко сидел под деревом и мрачно напевал:

Две звезды,

Две светлых совести!..

– Нету у них совести, у сволочей! – пробурчал карлик осматривая оторванный рукав,– А ты чего привязанный?

– Меня Байзель привязал,– пожаловался Семенко, стуча зубами от холода и ненависти,– ччтоббы я дддомой не ушел. А онн нна мнне спппеккккулировать будет.

– Он че у тебя, спекулянт? – округлил глаза карлик.– Ни фига себе!

– Конечно! – гордо заявил Костя и добавил доверительно,– А я продрог! Развяжи меня, а я тебе рубль дам!

– Давай! – обрадовался карлик и развязал Семенко. Тот сунул карлику грязную измятую бумажку, на которой синим химическим карандашом было написано: «Один карбованэць», после чего убежал приговаривая:

– Не догонишь! Не догонишь!

Карлик разозлился и видя, что обманщика не поймать привязал к дереву за хлястик пальто Петра Ивановича, оказавшегося неподалеку. Тот дернулся, хлястик лопнул, а карлик с успокоенными нервами снова ринулся в очередь.

– Осталось тридцать пачек! – возвестил Пасенков и спрятал тридцать первую в нагрудный карман.

– Пустите инвалида! – вопил откормленный кабаняка Маргулис, захлебываясь хохотом и размахивал красной книжицей «Юный инспектор движения». Но уже не пускали никого. Десятая пачка досталась Байзелю пополам с тещей Багдасарова. Они повалились в грязь, и разорванные сигареты забелели на истоптанной земле. Сверху на них свалилось тело бомжа Кукловода, забравшего последние полпачки. Разбитое окошко захлопнулось.

Некурящий Петр Иванович, которому не досталось ничего, осматривал свои раны. Семейства подсчитывали трофеи. Пасенков уходил с черного хода, а Костя грелся дома под четырьмя одеялами с ужасом ожидая прихода Байзеля.

ПО СТАЛИНСКИМ МЕСТАМ

Привез Якорь кресло. От самой станции на себе тащил, хоть и здоровый мужик, а умаялся изрядно, как рабыня Изаура. Поставил под подъездом, уселся в него, потеет, отдыхает. Старинное кресло, кожаное, сразу видно, что непростое, местами потертое, местами заштопанное, но еще крепкое. Сидит Володя, удобно ему, блаженствует.

Тут Багдасаров, спекулянт местный, мимо чешет, потом обливается. Пузо выставил, бизнесмен! Увидел Якоря вместе с креслом, остановился и спрашивает с акцентом:

– Зачем сыдыш здэс?

В другой какой день, Вова послал бы его куда подальше, но не сегодня. Улыбнулся во все свои тридцать два металлических и отвечает:

– А хочешь и ты присядь, только денежку заплати за прокат и сиди, – ногу за ногу закинул, и сигаретку закурил лихо. А рожа прямо розовая от удовольствия.

– Хешь! – Багдасаров губешку свою азербайджанскую закусил, думает. Покусал, подумал и говорит:

– Моя дома посидит, бесплатно. Зачем мне твой паганый табурэтка! А?

– Не хочешь, как хочешь, – задумчиво огонек сигаретки рассматривая Володя отвечает,– а вот товарищ Сталин Иосиф Виссарионович, сидел на этой «табурэтке» и говорил: « Вах, карашо!»

– Кто сидел карашо? – переспрашивает Багдасаров, а глазенки жиром заплывшие прямо округляются на глазах.

– Сталин, говорю! Ты че оглох там у себя в ларьке, мамед?

– Брэшешь!

– Зачем? – Якорь ловко пепел на землю стряхивает,– прямо из Москвы, один хороший человек подогнал, вот тут видишь, и автограф сталинский имеется.

Пригляделся Багдасаров, а на спинке и впрямь нацарапано ножичком: «Зиновьев сука!»

Ну, куда деваться, бедному бизнесмену? Сунул Якорю червончик и уселся. Ручки кресла