Танец на Глубине (СИ) - Eliseeva / Елисеева Yadviga / Ядвига Страница 3

Селин осторожно изучала лицо собеседницы. Могло ли быть такое, что Орелии было что-то известно, чего ей не следовало знать?

— Да-да, я понимаю, каково тебе, милая Селин, — взмахи веера даже не скрывали ядовитую улыбку рыжей бестии, — Твои мотивы вполне прозрачны, можешь мне не рассказывать: перспективы выйти замуж с каждым годом тают. Выгодных партий всё меньше. Теперь вот Константин… Но ты не печалься! Я вот уже даже и не знаю, твоё хм… увлечение может даже привлечь состоятельных ценителей, правда тебе определённо стоит сменить аудиторию: театральные подмостки тебе как раз будут впору… Что? Селин, дорогая, я на полном серьёзе готова за тебя похлопотать, чтобы после смерти тебя похоронили в семейном склепе, а не как этих… паяцев… или как их.

Де Сарде открыла было рот от возмущения и даже набрала воздуха в лёгкие, чтобы возразить нахалке, что всё совсем не так, и вообще…

Но де Веспе уже отослала ей воздушный поцелуй, с сочувствием улыбнулась и, победоносно подняв подбородок, поплыла к беседующей неподалеку компании.

Ошеломленная очередной убийственной наглостью, к которой за годы вынужденной дружбы с Орелией де Веспе, так и не смогла привыкнуть, Селин осталась стоять, досадуя, что ей не пришла в голову достойная фраза для парирования.

***

Утренние солнечные лучи били через витражи, роняя яркие лоскуты на богато убранную кровать с балдахином и трюмо, расписанное золотыми вензелями.

Обнаженная де Сарде сидела в кресле и со сдержанным раздражением покачивала изящной ножкой. Отдельные лучи касались расслабленных платиновых завитков, ниспадающих на её хрупкие бледные плечи, грудь и ключицы. Пальцы теребили и накручивали длинное жемчужное ожерелье, висевшее на шее.

Одеяло на постели зашевелилось. Из-под него послышался густой бархатный голос:

— Милая, иди ко мне.

Мужская рука, с пальцами, сплошь унизанными массивными перстнями, похлопала по шёлковой перине.

— Сегодня очень много дел. Вы не могли забыть, что мне и Константину предстоит отправиться на Тир-Фради, — Селин ухмыльнулась своими маленькими пухлыми губками и едко добавила, — По вашему приказу, дорогой дядюшка.

Одеяло резко откинулось, и из-под него показалась посеребрённая сединой голова князя д’Орсея.

— Обиделась что ли? — он снисходительно улыбнулся в аккуратную бороду и снова поманил её властным жестом.

— С чего бы, — де Сарде саркастически приподняла бровь, — Вы оказываете мне такую честь столько лет… Кхм… Обучаете меня дипломатическому, военному и музыкальному искусству. Восхищаетесь моими успехами, умом, говорите про любовь. А затем отправляете на край географии. Где, кстати, мне вновь предстоит быть далеко не на первых ролях, ведь наместником вы решили назначить Константина…

Клод д’Орсей уселся на постели и вздохнул.

— Милая, это необходимость. Хочу отправить тебя подальше от этого кошмара. Эпидемия малихора достигла апогея. Ты нужна мне там. Кто знает, может тебе удастся найти лекарство? Также ты наверняка наведешь там порядок: уже несколько месяцев, как я не получаю вестей. Совсем уже от рук отбились… И кто лучше тебя присмотрит за этим олухом? И я бы и рад был тебя назначить наместницей, но это навлечет подозрения… Ты же у меня умная девочка, и всё понимаешь…

Действительно. В голове пронеслась вереница последних классов по военной и гражданской дипломатии, логике, казуистике, истории всех пяти фракций, экономике… Помноженные на её личную гиперответственность, дисциплины делали её безупречной дядюшкиной ставкой. Константин будет почивать на лаврах, восседая на троне наместника, а «наводить порядок» в забытой Просветлённым заокеанской колонии придется именно ей. Но всё лучше, чем оставаться тут и делать вид, что такая жизнь её устраивает, — думала Селин, стараясь не уронить свою фальшивую улыбку.

***

Де Орсей-старший вглядывался в голубые глаза Селин, пытаясь разобрать её настроение.

С каждым годом это становилось всё более сложной задачей. Приёмная племянница постигала мир дипломатии и становилась всё более искусной в маскировке своих чувств и истинных намерений.

Князь начал наведываться в постель Селин, когда ей не было и шестнадцати. Однако наступил момент, когда его интерес, помимо молодого и упругого женского тела, начали подогревать и её противоречивость и неоднозначность: в ней словно уживались два человека или две сущности. В девушку, которая воплощала само очарование, нежность и теплоту, иногда будто вселялось нечто дикое.

Клод всякий раз холодел, вспоминая, как однажды во время его ночного визита к Селин, она уселась на него сверху, медленно обвила его шею руками и спросила «давай поиграем?». Голос юной любовницы, ставший чужим, прозвучал крайне зловеще. Маленькие пальчики вдруг сжались вокруг его горла и начали… душить.

В полном оцепенении он смотрел на спокойное, холодное и непроницаемое личико. И самым жутким было то, что она получала не чувственное удовольствие от процесса, а упивалась своей властью над ним. Больше не было Селин, его милой белокурой племянницы с лучистыми взглядом. Её заменила та, что с ледяным спокойствием смотрела на него свысока голубыми глазами, потерявшими зрачки, и наслаждалась тем, что удерживает его на грани жизни и смерти. Сколько бы он ни пытался вырваться из цепкой хватки недюжинной силы, её маленькие холодные пальцы сдавливали его горло только сильнее. Она отпустила его только в тот момент, когда в нём не осталось сил на сопротивление, и из горла послышались хрипы.

Придя в себя и прокашлявшись, он снова увидел малышку Селин в почти привычном состоянии.

— Что это было?

— Мы просто играли…

Клод долгое время не мог понять, был ли тот ночной инцидент лишь его странным видением.

Пока это не повторилось вновь. И вновь.

Несмотря на риск отправиться в мир иной в одном из таких соитий, князя будоражила сама мысль о Селин. А в сочетании с проявлениями таланта в пении, племянница разжигала в нем необъяснимые вспышки страсти на грани безумия. Он начал понимать, что однажды это или убьет его, или нанесёт непоправимый вред.

Таким путём он и пришёл к нелегкому для себя решению отправить Селин на остров Тир-Фради в качестве эмиссара Торгового содружества.

Селин обворожительно улыбнулась. Улыбка обозначила ямочки на её щеках, и тревожное впечатление от её ледяного взгляда вмиг рассеялось.

— Я буду очень скучать, — попытался заверить племянницу д’Орсей, — Когда всё немного уладится, я обещаю, ты сможешь стать наместницей.

Де Сарде приподняла брови и кокетливо склонила голову набок.

— Клод, вы очаровательны. С вашей подачи даже де Веспе искренне верят, будто вы жените их дочь на Константине.

Селин встала и неспеша приблизилась, ловя на себе его жадный взгляд.

— Тебе ли удивляться… Это политика, моя милая, — зашептал д’Орсей, ощущая, как её руки зарылись в его в шевелюру.

***

На прощальный обед в честь их с кузеном отплытия Константин не явился.

«Как это похоже на него», — с раздражением подумала Селин, сохраняя на лице дежурную любезность. Кузен хоть и был для неё фактически единственным другом с самого детства, его увлечения дамами всех возрастов и сословий, любовь к азартным играм, неуместное бунтарство и взбалмошность всё же иногда выводили её из себя.

Несмотря на то, что обед был устроен для прощания, Джулия д’Орсей пригласила на него свою подругу Жозефину де Пессон с дочерью Мари.

Про себя Селин с едкой насмешкой отметила, что младшая де Пессон явилась в точной копии платья, которое недавно надевала сама де Сарде на один из выходов в свет. С одной лишь разницей — оно было куда более вульгарным и открывало пышное декольте на грани приличий — главный и единственный козырь юной Мари.

Заинтересованные взгляды и живой интерес князя д’Орсея не заставили себя ждать. Прическа же малышки де Пессон была также скопирована с той, которую обычно носила Селин.

Поймав на себе взгляд подруги, Селин выдавила улыбку. «Вот тварь!» — пронеслось в голове.