Анастасия Коробкова - Воскрешенные Страница 30

— Не может быть, — совершенно искренне, неконтролируемо, вырвалось у меня.

Эта уверенность, кажется, сильнее разума, который под ее давлением отказался допустить такую вероятность.

Дарх посмотрел с интересом, что-то ища в моем лице, а потом, после недолгого раздумья, стал один за другим посылать образы из своей памяти. До того, как воспринять их, я успела подумать, что или его ментальные способности уже восстановились, или на них вообще не отразилось энергетическое истощение. А еще о том, что я не люблю воспринимать чужие умозрительные воспоминания. Неприятно это, как заноза в теле, как кусок уже кем-то прожеванной пищи. Даже воспоминания Капитана-Командора, которого я считала частью себя самой, вызвали сначала порыв отторжения, и лишь потом, переработанные собственным сознанием, они стали мне дороги.

Побороть брезгливость к воспоминаниям Дарха оказалось еще труднее. Он вырос в обществе с традициями, далекими от привычных мне, и разобраться по зрительно-эмоциональным картинкам, кто и насколько был ему близок, сходу не получилось. Я отключила свои чувства, чтобы понять.

Конечно, он любил. Конечно, его предали. Без таких переживаний не встать на путь к совершенству, это постулат. Только критически сильные эмоции способны возмутить и увеличить душу так, чтобы она вышла за человеческий предел, а этот выход — единственное, чему невозможно научить. Эта странная истина ужалила мои мысли, но, для Дарха обыденная, она сразу унеслась прочь с потоком событий его жизни.

Кажется, удар нанесла мать. Или какое-то другое существо женского пола, без которого маленький мальчик жизни не мыслил, которого ждал с надеждой, превратившейся в жестокого палача, в те жуткие месяцы, пока срастались кости в сломанных железным колесом ноге и руке. Она так и не пришла за ним, и он понял потом, вспоминая ее ускользающий в даль взгляд — она не собиралась приходить. Та, кого он любил, гораздо больше, чем любят мать, для кого он мог стать крепчайшей опорой в жизни, ответила ему ледяным холодом. Его боль — он не мог ей простить оставленной надежды-палача. Ему казалось, что без мучительного ожидания он легче перенес бы разлуку, но она даже не простилась, выбросив его, как сломанную вещь… Словно не только он сам, покалеченный ребенок, не имел больше значения, но и эта жаркая, огромная и прекрасная любовь — тоже. Я нырнула в мальчишечьи переживания поглубже, задержав поток образов, и ощутила горячий стыд, будто была той женщиной, будто сама совершила нереальную подлость… Дарх видел во мне ту женщину. Пропуская через себя другие события, я продолжала ощущать унизительное жжение, и даже убежденность в собственной безгрешности от него не избавляла. Один лишь факт того, что я тоже женщина, сделал меня причастной к греху, и это даже не показалось странным.

Он вырос в казарме — там, куда его кинули мягкие нежные руки, о которых он долго еще грезил. Собиравшийся в поход командир, очарованный красотой на миг заскочившей незнакомки, приказал лекарю позаботиться о мальчике. Может быть, тоже понадеялся, что она вернется? Но ему достался только мальчик-калека.

Жизнь с полудикими вояками, воспитанными на ближайшей помойке, и действовавшими скорее инстинктивно, чем разумно, могла бы закончиться очень быстро, но много раз попадавший под шальную руку (да и не только руку), Дарх постоянно возвращался от порога смерти. Заболев в возрасте девяти лет сразу тучей принесенных ими из последнего похода инфекций, в предсмертном забытьи он увидел мир духов, чем-то вызвал их интерес, и был спасен. Потом появился бог-покровитель, показательно расправившийся со всеми обидчиками, и с тех пор уже никто и ничем не смел задеть богоизбранного.

Командир, с которым жил Дарх, был капитаном подводной лодки, впечатлившим меня выдержкой и хладнокровием. Он умер на дне моря. А связывало их нечто большее, чем служба. Ой… Это я смотреть не хочу.

— Прости, — глупо сорвалось с языка.

Дарх окатил меня презрением. Да уж. С его позиции, я виновата во всем.

Но с моей…

— Что я должна была делать?! — сбрасывая остатки транса с обрывками видений, возмутилась я.

Ответ был предсказуем: «Просто умереть».

III

Удачно закончившаяся для нас история не оставила у меня вопросов. А должна была. Три года назад я была еще ребенком и принимала все события, как данность, не задумываясь о воле, по которой они происходили. Но ведь я так и не узнала, зачем меня похитили. Тим говорил, что это был ход некоего соперника Королевы, то есть борьба шла не против лично меня или царевича, а за обобщенные сферы влияния. Царевича убивали, чтобы разуверить саротановцев в ее могуществе и обратить к богу-покровителю, а я должна была умереть, потому что считалась «любимой игрушкой Сидони», которую, очевидно, следовало у нее отобрать, чтобы, наверное, расстроить. Вдобавок собирались похитить, судя по описанию, Капитана-Командора — фаворита, о котором, как и обо мне, знали очень мало.

Ясно. Похищение меня было вообще отсебятиной, с богом-покровителем не согласованной. Теперь мне во всех деталях вспомнилось, как уже на подводной лодке старший из похитителей оправдывался перед кем-то невидимым, и насколько трагичным было для него молчание вместо ответа… Бог-покровитель в тот момент понял, кто я такая, и чего от меня ждать. Он оставил своих верноподданных в моей власти. Бросил. Почему?

— Неужели он ничего не мог сделать?

Не настолько же я крута…

Но для Дарха было немыслимо сомневаться в поступках высшего существа. Он не думал об этом, он лишь вспоминал, как неотвратимо и обидно рушилась его жизнь и будущее. Он посылал мне эти воспоминания толчками, играя на только что обнаруженной способности сострадать.

«Так происходит всегда, — заключил он, отвлекаясь от картин памяти и мучительных ощущений. — Спасая одних, ты обрекаешь других. Боли не становится меньше».

— Так вышло только единственный раз! — запротестовала я, но Дарх осадил:

«Ой ли? А ты часто задерживаешься, чтобы увидеть последствия?»

Моя очередь вспоминать.

Бригантина! Где она сейчас? Решать ее дальнейшую судьбу я предоставила Герману и Капитану-Командору, но их миролюбие под вопросом… Что за ерунда в голову лезет? Они не стали бы причинять вред без необходимости защищаться — нерационально это в понимании Командора, стало быть, не нужно. Бригантина наверняка вернулась туда, откуда взялась. А что еще?

«Ты никогда не видела, как поступают с побежденными те, кому ты обеспечила победу? Оставляя беспомощным противника, никогда не оборачивалась?»

Я хотела тут же возразить, что в этом и необходимости не было, ведь я защищала слабых, но так и застыла, набрав в грудь тощий местный воздух. По спине пробежал холод от внезапной догадки, от уверенного понимания, что Дарх прав. Такое не просто могло быть — оно БЫЛО. Не всякий раз, за это я отвечаю, но не единожды.