Олег Голиков - Рассказы Страница 32

гитару, тематика которых поистине не имеет границ. И сегодня снова хочется осторожно

подкрасться на цыпочках к Великой тайне его словесного творчества, переложенного на

довольно простые мотивы, которая вот уже несколько десятилетий не дают равнодушно

проживать и спокойно умирать нескольким поколениям слушателей. А в том, что эта

тайна существует, можно уже не сомневаться – с годами песни Высоцкого обретают всё

большую значимость и выразительность, словно покрываемый благородной патиной

бронзовый монумент певца, застывшего в вечном объятии с семиструнной гитарой.

Когда-то прекрасный критик и эссеист Василий Розанов, написал про творчество

Достоевского примерно следующее: что, мол, до Фёдора Михайловича перед русской

литературой расстилалась относительно ровная дорога, изредка лишь уводившая читателя

в тёмные гоголевские пролески и манящая огоньками щедринских болотных топей. А

потом пришёл Достоевский со своими трагико-психологическими романами и словно

огромное тяжёлое бревно лёг поперёк дороги русской литературы. Такая яркая образность

вполне подходит и к пантеону произведений, созданных Высоцким – до него тоже хватало

достойных исполнителей собственных песен под гитару, имена которых и сегодня

достаточно известны широкой публике. Но не было на этой проторенной дороге некоего

места в виде мифологического бревна для серьёзных раздумий. И вот с появлением

особенно глубоких по смыслу и ярких по форме песен, эти раздумья «на завалинке» стали

рвать душу каждого слушателя, буквально, на кусочки. Действительно, творчество

Достоевского и Высоцкого в некоторых ракурсах очень даже сопоставимо. И там и там

зачастую выступают болезненные, но сильные личности. Как в романах Фёдора

Михайловича, так и в песнях Владимира Семеновича всегда звучит идея

всепобеждающего идеала добра и красоты, который почти никогда не достигается

главными героями, но неким позитивным фоном проходит через каждое творение.

Совпадают и главные мистические ценности, заключающиеся в некоторой не совсем

понятной, но, безусловно, необходимой пользе очистительных страданиях души перед

предстоящей Вечностью.

Если часто перечитывать Достоевского и слушать Высоцкого, то со временем становится

ясно, что эти два совершенно разных по эпохе и по характеру человека, безусловно,

пересекались в непостижимых метафизических сферах где-то «на узких перекрёстках

мироздания». Во всяком случае, по силе творчества, по выразительности описываемых

образов и по глубине психологического проникновения в самые тёмные уголки душ

людских эти знаковые фигуры необычайно близки друг другу.

Но у Высоцкого есть серьёзное преимущество – это стихотворный слог. То есть к

огромной мощи психологических описаний пограничных состояний человека добавляется

мистическая сила стиха, о которой великий Бродский всегда говорил исключительно

шёпотом и с благоговейным придыханием. Такой могущественный союз не мог не

породить нечто уникальное, полностью выходящее за рамки обыденного понимания. Это

явление и сегодня мы продолжаем наблюдать в виде огромного пространства

самобытного таланта, называемого для примерной ясности «творчество Владимира

Высоцкого».

Второй убойный козырь Владимира Семёновича – это индивидуальная на все времена

манера исполнения. Сколько бы не хрипел сегодня странноватый тип Никита Джигурда,

сколько бы не старались нынешние шансонье сымитировать знакомые с детства каждому

хриплые атональные мотивы Высоцкого – подобные попытки изначально обречены на

провал. И дело даже не в самом звучании – в своих самых серьёзных песнях Высоцкий

добивался воспроизведения некоторого «утробного рыка», сходного по силе воздействия

на слушателя с завораживающим чревовещанием шаманов.

И третий определяющий момент в творчестве бессмертного гения народной песни – это

доступный и одновременно очень тонкий юмор, украшенный великолепным владением

рифмой. Здесь Высоцкому действительно нет равных и, думается, если бы известный

острослов Пушкин дожил до 70-80-х годов прошлого века, Владимир Семёнович

заслужил бы не одну похвалу признанного светоча русской литературы.

Но всё вышесказанное – это всё не более чем человеческие слова с претензией на

некоторый достаточно примитивный анализ. В тех огромных космических просторах, где

звучит голос Высоцкого, любая критика или восхваление принимают образ очередной

попытки человеческого разума объять необъятное. Здесь нужно думать и проникать в

каждую фразу в буквальном смысле слова «потрохами» а не обычной рассудительностью.

Поэтому мы снова и снова вслушиваемся всеми фибрами души в заученные наизусть

слова, и чувствуем, что вот-вот нам нынче «как засмотрится… как задышится». Да так

задышится, что мы сможем хотя бы на мгновение заглянуть за фантастическую полоску

горизонта, за которой ровно тридцать лет назад скрылся всегда хмельной и такой

удивительный Орфей, так красиво ходивший «пятками по лезвию ножа» по широким

просторам умирающей Советской Империи.

-----------------------------------------------------------------------------

В ГОСТИ К БОГУ НЕ БЫВАЕТ ОПОЗДАНИЙ

Большая часть творчества Владимира Высоцкого пронизано исключительным

драматизмом, часто переходящим в пафосную философскую притчу, что ставит гений

этого поэта в автономную творческую нишу культурных явлений советской эпохи.

Теперь, когда вся личная и общественная жизнь Высоцкого разобрана по косточкам,

можно с уверенностью утверждать о небывалом жизнелюбии этого неординарного

человека. Несмотря на дурные привычки и сумбурный образ жизни, Высоцкий, если

можно так выразиться «пожирал» жизнь и к своим 42 годам доел её без остатка. Смерти

для него попросту не существовало – об этом свидетельствуют не только

жизнеутверждающий лейтмотив всех его песен, но и отсутствие этого довольно

распространённого поэтического образа во всех стихотворениях и песнях, исключая,

пожалуй, несколько шутливых опусов, которые не стоит принимать во внимание в рамах

данного рассуждения. Что особенно интересно – колченогая старуха Кривая или

безобразная Нелёгкая легко представлялись поэту, и описывал он их с небывалым

мастерством. А вот образ Смерти, в отличие от многих писателей, остро чувствующих