Владимир Казаков - Время в долг Страница 35

На аэродроме был «час пик».

Новый диспетчер хорошо справлялся с обязанностями. Он сидел в «подкове» автоматических систем, предупреждающих об опасном сближении самолетов, об «анархистах-летчиках», не выполняющих указаний, и тогда мембрана микрофона дрожала от громкого голоса диспетчера, и автоматическая «память-магнитофон» фиксировала нарушителя.

Несколько легких самолетов почти одновременно выруливали со стоянок; большой транспортный корабль заходил на посадку; в клубе пыли над стоянкой висел вертолет; на зеленом экране локатора плескались импульсы еще двух подходивших к аэродрому самолетов. Диспетчер успевал отвечать на запросы экипажей, приглушаемые громкой морзянкой оператора «дальнобойной» радиостанции, и разговаривать с коллегой на взлетно-посадочной полосе. Звуки и шумы вспомогательных аппаратов управления создавали напряженный фон, по которому, не глядя на летное поле, можно было определить ритм работы аэропорта. Вот диспетчер услышал знакомый голос и, видимо забыв, что рядом командир отряда, сказал в микрофон:

– Пилоту Борщ выруливать разрешаю! Не прокисни в такой жаре!

Сейчас же получил ответ:

– Обращайтесь с почтением: уже не пилот, а командир звена.

Диспетчер ухмыльнулся, морщины у его глаз стали веселыми-веселыми.

– Поздравляю с временным повышением!

– Гм… мы… – озадаченно поперхнулся тенорок Борща.

«Вольности допускает», – поморщился Терещенко и хотел сделать замечание, но его опередили. Из динамика вырвался резкий голос:

– Я – 882. Нарушаете правила радиообмена. Вторично прошу разрешить выруливание со стоянки!

«Молодец!» – похвалил летчика Терещенко и через плечо диспетчера заглянул в плановую таблицу. Против индекса 882 он увидел фамилию Романовского. Терещенко перевел взгляд на магнитофон, неутомимо записывающий все разговоры но радио, и сказал замешкавшемуся диспетчеру:

– Пусть выруливает.

– Его время через пятьдесят секунд.

– Ничего, на старте скорректируют.

Диспетчер пожал плечами и дал Романовскому согласие. С вышки было видно, как «супер» плавно тронулся с места, развернулся и побежал вдоль стоянки к взлетной полосе.

– Что он делает? Почему так быстро рулит? Врежется в самолеты или зарубит кого-нибудь винтами! – возмутился Терещенко над ухом диспетчера.

Тот оглянулся на командира, посмотрел в окно, потом опять на Терещенко удивленно.

– Чего медлите? Прикажите сбавить скорость

– 882, сбавьте газ, куда спешите? – нервно передал диспетчер.

– Нормально, – спокойно ответил Романовский.

– Я вам говорю: прекратить руление!.. Вот так. Теперь потихоньку двигайтесь к полосе.

Когда «супер» взлетел, диспетчер сказал раздумчиво:

– По-моему, он не превысил скорости движения разрешенную по земле, самолётам с тормозами.

– Вы бывший истребитель, вот вам и кажется, – миролюбиво возразил Терещенко. – Не можете привыкнуть к нашим черепашьим скоростям. Но работаете, молодцом! Передайте восемьсот восемьдесят второму на борт: после полета зайти ко мне.

– Может, не портить ему сейчас настроения?

– Передайте! И не забудьте записать нарушение в журнал.

– Слушаюсь!

Командир отряда уходил с ДП в хорошем настроении. Мысль поставить Романовского в ложное положение, унизить пришла к нему мгновенно, как только он увидел сомнительную ситуацию. И не потому, что думал раньше, как бы наказать, прибрать к рукам неугодного человека. Сработала выработанная в борьбе за место под солнцем привычка «хватать быка за рога, пока он еще не боднул больно». На военном языке это называется «упреждающим ударом». Подобной тактике научила жизнь.

В детстве он был самолюбивым, обидчивым мальчишкой. И практичным. Его идея засеять картохой укромную пустошь в лесу и не платить с нее продналог и другие подобные идеи приводили в восторг отца.

Закончив летную школу, он получил назначение в такой «медвежий угол», что хоть волком вой от нелетной погоды, скуки и безденежья. А его друг попал в подразделение аэрофлота другой республики.

По служебной лестнице Терещенко взбирался медленно, хотя не сомневался в своих незаурядных организаторских способностях и летном таланте. Чтобы ускорить взлет, пришлось очередной раз «упредить» одного из выскочек (напоить, а потом «нечаянно» показать начальству).

Если приходили на память подобные истории, он не терзался, как мягкотелая девица, считая подобные действия не подлостью, а самообороной. Он действовал не ради карьеры (как понимают ее искатели легкой и сладкой жизни). Используя неэтичные методы продвижения по службе, занимал пост и смело брал на себя ответственность, иногда очень тяжелую. Считал, что лучше приложить усилия и пробраться самому, чем допустить к рулю случайных, блатных.

Гордый, самолюбивый, он научился подчиняться, не как-нибудь, а беспрекословно. Такое качество быстро оценили. Друг, попавший в благоприятную служебную обстановку, стал начальником одного из управлений ГВФ и предложил ему должность командира отряда на подведомственной территории.

Научившись подчиняться, Терещенко стал нетерпим ко всем, кто этого не умел. Никчемные, вредные люди, способные только на демагогию, – эти люди не умели жить и по этому не имели права на устойчивые блага, а только на подачки. К ним с первой же встречи он отнес и Романовского. Когда тот написал фельетон в газету, – утвердился в своем мнении: люди, выносящие «сор из избы», не болеющие за свой коллектив, не помощники в работе, от них надо избавляться или приручать.

Когда Романовский, вернувшись из полета, зашел в его кабинет, лицо Терещенко приняло насмешливо-скептическое выражение. Он сидел, раскинув руки, ухватившись за углы полированной столешницы.

– Сегодня, товарищ Романовский, вы допустили нарушение, превысили скорость движения по земле, что грозило столкновением с другими самолетами. На свидание, что ли, спешили?

– Нарушения не было.

– Послушаем запись магнитофона?

– Разговор был, а нарушения нет. Я рулил с нормаль ной скоростью.

– Значит, руководитель полетов ошибся?

– Без сомнения.

– И вы можете доказать?

– На самолете нет прибора, фиксирующего скорость руления, так что придется поверить на слово. Можете спросить механиков, они тоже видели.

– Неделю тому назад я, кажется, изъял у вас первый талон нарушения? Законно?

– Вполне.

– А теперь…

Терещенко молчал, представляя сцену изъятия второго талона у Романовского. Он уже видел поблескивающую сталь ножниц, с хрустом сжимающую плотный кусок бумаги. Эта операция для гражданского летчика побольнее хирургической: ножницы на целый год отрезают нить, связывающую человека с небом.