Повести о чекистах - Василий Степанович Стенькин Страница 36

— Это молодцы! — похвалил Николай. — Выходит, зря поспешил Пинюгин комедь-то разыгрывать?

— Глупость, она и есть. От людей же стыдно.

— Ладно, Федя, забудем пока. Дело делать будем… А грибов, говоришь, богато?

— Да что ты, каких душе! Некогда только ими заниматься.

И снова удивился про себя Журлов, как улыбка преображает некоторых, и снова сердцем почуял: свой этот парень, можно будет на него положиться.

Свешников сад находился в версте от поселка. Это был старый помещичий сад, последние годы без хозяина и ухода приходивший в полное запустение. За садом находился заросший пруд. Мостки — это остатки купальни. Место заброшенное, по поселковым понятиям — дурное. Сюда даже ребятишки за рыбою да за кислицею из сада ходили с неохотою. Галанский же пришел сюда ранее обусловленного времени. Солнце еще не всходило. Дорогу, сад, водную гладь пруда плотно укутывал сырой предутренний туман. С собою Герка прихватил из дому удочки, садок и хлеба, чтобы оправдать цель своего сюда прихода: вдруг все-таки принесет нелегкая кого не надо. Не доходя до мостков, он спустился к берегу.

Затаился под густой, макающей ветви в воду ветлой. Сделал себе подстилку из сухого прошлогоднего тростника и чутко стал вслушиваться в туман, ожидая услышать знакомые голоса. Тягостно и тревожно было у него на душе.

Когда же и каким образом он, Герка Галанский, по кличке Гимназист, затесался, казалось бы, в совершенно чуждую ему компанию, стал равноправным членом одной из самых опасных в губернии бандгрупп?

Последний год Герка наладился проводить вечера в поселковом «клубе», каковым стал, по существу, буфет на железнодорожной станции. Начинал буфетчик свою ежедневную работу с десяти вечера и продолжал до четырех утра. За это время станция пропускала три пассажирских поезда. В буфете качали пиво, продавали воблу, вареные яйца. В зале буфета стояли с десяток столиков, и всю ночь напролет не было за ними ни одного свободного места. Это ночное заведение стало настолько популярным, что гости сюда приезжали на лошадях и из соседних деревень. Самогонку, продукт властями строго запрещенный, привозили с собой. Пили сами, продавали стаканами и четвертями усть-лиманским завсегдатаям и пассажирам поездов. Шум, гам, у стойки длинная очередь. Пиво качалось медленно, посуды не хватало: стоит один, а берет на целую свадьбу. Да ведь никто и не спешил: ночь долга. А что делать в глухом поселке скучными непогожими вечерами? Ни электричества во многих домах, ни свечей, ни керосина. Буфет на станции сбил с панталыку не одного хорошего парня, развалил не одну хорошую семью. Страстились люди к немудреной радости застольного общения. У кого денег хватало всего на одну кружку, сосал ее, родимую, с долгими передыхами, чтобы как-то оправдать смысл своего пребывания в обществе. Искал глазами, у кого бы еще занять на кружечку, и жадно слушал разговоры за жизнь веселую, что велись за столиками слева и справа.

Был этот ночной «клуб» настоящей малиной для Царя ночи и блатной его братии. Здесь они пропивали добычу, отсюда, столковавшись предварительно с покупателем, выходили ненадолго под тусклый фонарь в станционный садик и «толкали бочата, прохоря и колеса» и всякую иную носильную вещь. За сходную цену шли даже драгоценности. За каждую бандит рисковал шкурой, а умненький мужичок из деревни за четверть мутной самогонки мог схапать и золотое кольцо с бриллиантом.

Эту-то атмосферу, блатную, ядовитую, как губкой впитывал в себя восемнадцатилетний Герка Галанский. Сам Козобродов бывал в «клубе» не часто, и если бывал, то на исходе ночи, обычно под утро. Но дружки его околачивались здесь частенько. Их, конечно, знали, о них перешептывались, им молча и уважительно уступали очередь у стойки, столики в углу зала. Опасливо, но с особой ревностью и завистливостью наблюдал Галанский за парнем цыганской внешности и вызывающего поведения по кличке Щегол. Одет он был, по местным понятиям, с шиком. Почти ровесник Галанскому, лет двадцати, не старше, а ходил по «клубу» шепоток, что Щегол чуть ли не правая рука Царя. «Скажи слово супроть — враз на пику посадят», — говорил с опаской, кивая на Щегла, здоровенный мужик своему приятелю. И вот этот самый Щегол, такой недосягаемый для Геркиного понимания — случилось же этакое! — сам обратился к нему: «Слышь, друг, выручай!»

Блюстители порядка заглядывали в станционный буфет крайне редко. Да и то сказать, драки, тем более поножовщина, здесь почти не случались. Лишь однажды крепко били парни сапогами на заплеванном кафельном полу заезжего уркагана, которого в поселке и знать никто не знал. На другой день буфетчика вызвал к себе предисполкома: «Передай там своим, — сказал, — еще раз такое случится, закрою я вашу богадельню к чертовой матери! Давно у меня руки чешутся сделать это доброе дело». А чтобы у кого сомнения не возникло, что он так и поступит, закрыл буфет на целых три дня: «пивникам на раздумье». Председателева угроза подействовала чрезвычайно. А буфетчик, доселе будто богом обиженный, стал смотреть из-за стойки соколом, чуть что — фистулой: «А ну-ка, прекратите в помещении!» И со всех сторон: «Кончай! Кончай в помещении! Местов больше нетути? Геть отсюдова!» И все стихало. Всякому, даже самому отчаянному, было ясно и понятно, что в помещении буянить уже нельзя. Матюкнуться? Без этого как? А чтобы кулаки в ход либо финку — баста!

Поэтому, наверное, и оставляла милиция сей «клуб» без внимания. Но однажды и в эту заводь была закинута сеть. Видать, поступили в уездное ОГПУ сигналы о тех чертях, что водятся и в этом омуте. Облава была устроена часа в два ночи, а ее участники прибыли на втором по счету за ночь пассажирском поезде. Вооруженные винтовками красноармейцы блокировали, окна и двери, сотрудники ОГПУ и уголовного розыска вошли в зал и сразу же начали обыск. Делали это споро и умело, тасовали присутствующих, кого вправо — кого влево, как колоду карт.

И вот тут-то Герка и услышал приглушенный голос Щегла: «Слышь, друг, выручай!» Ответил Галанский взглядом с готовностью: «Согласен. А чего надо?» Щегол поднял ему со спины куртку и под брючный ремень засунул нечто тяжелое. «Пистолет!» — обомлел Гимназист. Но, спасая Щегла, своего кумира, сумел перебороть страх. Когда настал его черед, пожилой сотрудник прохлопал его по карманам и, глядя укоризненно, проворчал: «Молод ты еще, парень, по