Дервиш света - Михаил Иванович Шевердин Страница 39

— Ладно уж. Народ? Какой народ? Замечательный, добрый гиссарский народ. Для тех, конечно, кто приходит к нему, раскрыв душу, сеять разумное, доброе, вечное. А не для тех, кто лупцует его нагайкой. Вы лучше скажите, господин концессионер, отпустите, наконец, в Каратаг людей помогать? Живые молят о помощи. Мертвые вопиют к небесам. Неужели вы не понимаете, что спасательные работы надо ускорить? Иначе будет поздно. И вы тоже, господин Кагар, — обратился он к беку, хлопотавшему с чайниками. — Это же ваши каратагцы, ваши подданные, наконец!

Все еще бледный, с лицом в бисеринках пота Кагарбек дрожащими руками отомкнул сундучок, стоявший на краю паласа, извлек матерчатую мошну, распечатал вынутую из нее пачку чая и бросил по большой щепотке заварки в чайники, которые держал заспанный, сладко зевавший мальчишка-слуга. Бережливый хозяин бек сам ведал завариванием чая. Так делали, впрочем, все баи в те времена. Заварку чая не доверяли даже старшей жене — бошхатын.

— Хороший чай, наваристый чай, первый сорт, — бормотал, успокаивая сам себя Кагарбек, — богдыханский чай.

Он все еще не мог взять себя в руки, вел себя базарным воришкой, которого схватили с чужим кошельком.

— Дорогие гости проголодались… Гостям сейчас подадут ош — обед, — лепетал он. — Моментально сготовим.

Доктор молча пил чай. Из темноты сада возник Алаярбек Даниарбек. Он шел важно и спокойно, засунув ладони за бельбаг на животе. Ни слова не говоря, он скинул свои лакированные кавуши с зелеными задниками и уселся, сложив по-турецки ноги. Он прочел во всеуслышание молитву во здравие хозяина и гостей и принялся за чай. Он не высказывал ни малейшего подобострастия в присутствии Кагарбека, хотя один вид его тяжеловесной фигуры в бархатном камзоле с бархатным в серебре поясок — знаке власти — вызывал во многих трепет.

«Подумаешь, бек. Я сам бек, и отец мой бек, и дедушка имел в своем имени — «бек»… И что ж? Кланяться всякому, кто кричит: «Бек я!» Чепуха! Пусть он кланяется».

Перед тем, как лечь спать, Алаярбек предупредил доктора:

«Пусть хозяин выполнит закон гостеприимства. Пусть сегодня не идет в гарем — не будит перед восходом солнца своих любимых жен. Ничего, пусть поспит здесь…»

Странно! Кагарбек послушался. Постлали ему тут же на возвышении. Курпача доктора оказалась рядом с курпачой Сергея Карловича. Он ворочался с боку на бок и мучительно вглядывался в темноту: не ползет ли убийца, не поблескивают ли в кустах роз лезвия ножей.

Пошептавшись с доктором, Алаярбек Даниарбек вытащил из хурджуна здоровенный свой «смит-вессон» и докторский наган и положил оружие под руку.

— Не посмеют, — сказал доктор. — Трусы они.

— Я их выгнал из курганчи… слуг бека, то есть сказал им: «Хозяин дает вам рухсат — разрешение уйти домой к своим женам». И они ушли.

Сплошная крыша зеленых крон деревьев — плотная, прохладная — не пропускала лучей восходящего солнца. Потому все проспали.

XII

Пыль досады и крик обиды поднялись меж этими эмирами.

Саади

Приехавший ранним утром эмирский уполномоченный визирь Сахиб Джелял осудил доктора:

— Господин знаний, склоняемся перед вашим умом и сердцем! Но приехать в Гиссар, к Кагарбеку в дом, да еще ночью. Привезти с собой сыновей! Поистине вы забыли о пределах опасности.

Разговор происходил на айване бекской курганчи, когда визиря и доктора подобострастно и со всем низкопоклонством пригласили завтракать. Там уже в сторонке сидел мрачный, насупленный Мерген.

Визирь Сахиб Джелял выказал неудовольствие. По его мнению, доктор превысил власть начальника спасательной экспедиции. Все, что выходило за пределы лечебных дел, — то есть спасения умирающих и их лечения, — по мнению Джеляла, лежало на нем — визире Бухарского эмира.

— Но, — запротестовал доктор, — пока бы я ждал вас, никого под развалинами не осталось бы в живых.

Доктор был резок, не стеснялся говорить правду в глаза. Тем более, что Джеляла он знал давно. А то, что Джелял в последние годы сделал головокружительную карьеру — от сибирского политкаторжанина до полномочного министра Бухары, — это нисколько доктора не смущало.

Тотчас же по приезде визиря он сказал ему без церемоний все, что думал о бекских и эмирских порядках, и, в частности, все, что касалось безобразий, учиненных господином Абдукагарбеком и господами иностранными концессионерами.

— Все, что мне надо, — заявил Иван Петрович, решительно глядя в лицо Кагарбеку и Сергею Карловичу, — чтобы господа хорошие немедленно, сегодня же, сейчас же прекратили всякие интриги, оставили несчастных в покое. Вернули отцов к своим семьях и дали возможность спокойно похоронить и оплакать погибших.

Доктор решительно потребовал, чтобы пострадавшим раздали муку, рис, масло, чтобы все рабочие концессии — каратагцы получили возможность вернуться в руины Каратага и взяться за восстановление разрушенных жилищ.

— Без суда и следствия казнены ни в чем неповинные люди! Справедливость требует, господин визирь, наказать виновных! И, наконец, господин бек — на то и местная власть, чтобы найти продовольствие, лес, известь… Безбожно жестоко не помочь всем, чем можно. До октябрьского снега над головами несчастных необходимо возвести прочные кровли.

Закончив свою нервную, страстную речь, доктор не обнаружил на лице Сахиба Джеляла ни малейших признаков волнения.

Благодушно, с подобострастной улыбочкой на него поглядывал бек Абдукагар. Сергей Карлович лишь пожимал плечами, когда доктор касался бесчинств концессионеров.

Никто не возражал, но никто и не выразил согласия.

Не сразу заговорил и визирь Сахиб Джелял.

— Позовите муисафидов. Пусть принесут! — приказал он.

Выскочившие к глиняному возвышению нукеры в засаленных бухарских мундирах подтолкнули двух черных бородачей и принудили их поставить на дастархан накрытое бельбагом блюдо.

— Не знаю, уважаемый и любимый нами доктор… Я сам порой не умею объяснить, почему я, государственный человек, поступаю так, а не иначе. Исключая те случаи, когда ем. Ибо еда, согласитесь, очень серьезное дело для нашего желудка. И вот смотрите!

Он приказал двум черно-коричневым бородачам, принесшим блюдо и выжидательно смотревшим по сторонам:

— Снимите сами покров!

Поколебавшись секунду и сверкнув белками глаз, один из них, тот, кто постарше, медлительно, солидно совлек с блюда бельбаг и отступил назад.

При этом он солидно сказал:

— Кушайте на здоровье, господин бек! Кушайте на здоровье, господин визирь. Мархамат!

Присутствовавшие невольно ахнули.

Солнечные блики мирно переливались на паласе. Мирно чирикали воробьи. Вдалеке за дувалами мирно кричал осел.

Но явно запахло смертью. И всем сделалось жутко.

На искусно обожженном и выделанном керамическом блюде вместо плова оказались протухшие сырые коровьи копыта.

Молчание прервал бородач, тот, который постарше.

— Крыша от землетрясения, милостью