Салфур: Тайны Запретного Леса - Анастасия Бегерус Страница 40

Бран испуганно взглянул на Фица, легкий холодный страх поселился у него в душе.

— Знаешь что? — произнес он слегка дрожащим голосом.

— Ты — дитя порока. Тот самый сирота, о котором все толкуют, — едкая усмешка засияла на круглом лице светловолосого юноши и, сплюнув на пол вязкую слюну, он продолжил: — Мой отец когда-то рассказывал мне о том, кто ты такой на самом деле. Думаю, ты и сам уже догадался, кто мой отец, — продолжал грязную игру мальчик. — Кэр Кэмпбелл. Не припоминаешь такого?

Бран съежился. Оказывается, Фиц знал обо всем с самого начала, но умалчивал, стараясь найти подходящий момент и воткнуть острый кинжал в душу одинокого сироты.

— Поэтому ты и не хочешь убираться отсюда. Здесь у тебя есть преимущества, которые сойдут на нет, как только ты вернешься в деревню. И уж поверь мне на слово, Ниса забудет тебя, как только мы пересечем черту запретного леса, — победно сказал Фиц, продолжая сжимать руки на своей крепкой груди. — На самом деле ты никакой не спаситель, а всего лишь мелкий, мерзкий и никому ненужный сирота. Тебя даже собственная мать не смогла вынести и поко… — хотел было договорить Фиц.

В этот момент внутри у Брана загорелось что-то с такой силой, с такой неимоверной мощью, что он, не раздумывая ни секунды, бросился на парня и стал колотить его кулаками. Животное внутри нашло выход в неимоверной агрессии, что понемногу собиралась в груди юноши. Не сдерживая этого обжигающего пыла, он буквально желал разорвать Фица, вырвать его длинный язык, сорвать с него эту едкую ухмылку.

— Боже мой, что вы творите?! — вскрикнул на латыни Каппа, подходя к кувыркающимся на земле юношам и стараясь развести их по разные стороны.

Увидев эту кровожадную битву, жители маленькой Топи стали собираться вокруг них, кричать и улюлюкать. Они желали того, чтобы эти мерзкие человечишки разорвали друг друга, превратились в кровавое месиво и оставили после себя лишь зубы, черепа и прочие части тела.

— Убирайтесь отсюда, идиоты! Иначе я все расскажу нашему Конунгу! Кыш! Брысь! — выкрикивал Каппа в образовавшуюся толпу зевак, но это мало помогало. Хлесткие удары, гул и крики продолжали нарастать, пока лягушонок вдруг внезапно не закричал, подобно злому хищнику: — Если не прекратите сейчас же, то обещаю, Морлей повесит на площади кого-то из ваших друзей! Сегодня же!

Лишь после этой страшной угрозы ярость медленно сползла с Брана, оставив лишь горькое сожаление. Но как только он перестал колотить Фица, тот сразу почувствовал слабость своего оппонента и ринулся на парня с новой силой, из жертвы превратился в кровожадного охотника. Он бил Брана кулаками по щекам и шее, тот лишь протяжно всхлипывал, не находя в себе более сил, потому что ужасно боялся того, что над Нисой, Девином или Арин смогут совершить ужасный суд. Фица же это вовсе не страшило.

— Ты мерзкий, отвратительный урод! — выкрикивал светловолосый юноша, нанося удар за ударом. — Я хочу убить тебя! Да! Я сейчас же положу конец твоей никчемной жизни!

Каппа носился из стороны в сторону, кричал, умолял юношу остановиться, но тот был непреклонен. Затем Каппа достал откуда-то из складок одежды длинный свисток и со всей силы дунул в него. Тонкий писк пронесся по всей болотной Топи и спустя пару минут в толпу ворвались ящероподобные стражи во главе со строгим Саром.

— Мы отведем их к Морлею. Он должен наказать виновных! — вскричал Сар, разняв юношей и связав им руки за спинами толстой канатной веревкой. — Молись, маленький ублюдок! Ты напал на сказителя! — выкрикнул ящер, со злобой глядя на Фица.

Тот лишь отдышался и плюнул в лицо Брану.

— Этот урод заслужил трепку! Его жизнь ни стоит ни руты, — ядовито выкрикнул он. Пыл, разгоревшийся в его крепкой груди, не давал ясно осознать своей необратимой ошибки и почувствовать страх, сопровождаемый будущим наказанием.

Стражи разогнали теснящихся бок о бок зевак и повели юношей в алый, закрытый от непрошенных глаз шатер Конунга Морлея.

Сар рассказал властителю болотной Топи о произошедшем, говорил он торопясь, но тихо, и Бран не смог разобрать таинственных слов, сказанных Морлею ящером. Вся реальность была покрыта тонкой вуалью белесого тумана, и юноша отчаянно пытался прийти в себя, дабы не упустить ни одной важной детали, ни одного сказанного слова.

— Мой повелитель, вся Топь узрела кровожадность и алчность людской сущности. Не поймите меня неправильно, но даже семейство Рана видело это ужасное, совершенно отвратительное побоище, — склонив увесистую голову, сказал Каппа. — Могут начаться волнения, неприятности, которые, не дай бог, смогут нанести ущерб вашей чистейшей репутации.

Морлей строго посмотрел на лягушонка, но отвечать не спешил. Кажется, произошедшее его крайне разочаровало, потому как спокойный взор снежно-белых глаз сменился зловещей угрюмостью.

— Мне все совершенно ясно, — громогласно сказал Морлей и, приподнявшись со своего трона, приблизился к мелко дрожащему от страха Фицу. Резким движением крепкой ладони ухватился за его маленький подбородок и внимательно посмотрел в светло-голубые глаза. — Зачем ты поступил так с моим смиренным сказителем?

Фиц немного отшатнулся. Первая встреча с Конунгом привела его в абсолютный шок и подбирать слова было довольно-таки трудно.

— Он первый начал! — выкрикнул он дрожащими от ужаса губами.

— Даже если так, неужели ты не знаешь, что этот юноша — единственное, что препятствует вашей смерти? Он — нить, которая помогает вам оставаться в живых, — выдохнул старец и, повернув голову, с печалью в голосе обратился к Брану: — Прости меня, сказитель, но я вынужден нарушить наш уговор.

Юноша побледнел. Его руки, связанные за спиной, похолодели, а язык словно совсем онемел. Неужели Морлей собирался казнить Фица? А, может, и всех его друзей? И он был этому виной. Именно он, Бран, поддался на жалкую провокацию и начал абсолютно бессмысленную бойню.

— Что вы хотите этим сказать? — выпалил Бран, дергаясь в удерживающих его лапах одного из стражников, подобно речной рыбе, выброшенной на сушу.

— Я хочу сказать, дитя мое, что завтра же на рассвете на площади нашей Топи над этим уродливым отродьем пройдет казнь повешением, — совершенно будничным тоном произнес Конунг и вновь последовал в сторону своего огромного, сверкающего в отсвете горящих