Юрий Ищенко - Черный альпинист Страница 43

— Скажи мне одно, сам ты догадываешься, кто он, этот Черный Альпинист? — спросила Марина, возвращая документы.

— Скажу честно, уже раз пять был уверен, что понял. Но каждый раз ошибался. Но точно — это не снежный человек и не ангел мщения. Все мистические версии отпали по ходу сбора информации. Политические — тоже, поскольку выгоду от наличия маньяка поочередно извлекали самые различные партии, кланы и группировки. Ясно, что никто его не контролирует. Но ловят его, даже цензурно не выразишься… как-то непонятно, убого, непрофессионально, что ли.

— Ты мне все материалы отдашь? — спросила Марина.

Трухлявое бревно оказалось муравейником, по голым ногам под юбкой уже вовсю ползали, и ей хотелось сделать разговор коротким.

— Весь не отдам, пока первую порцию, вот, отдельными скрепками закрепил. Сам я отсюда не выберусь, безнадежное дело, разве что через горы можно, в Киргизию, так ведь осень, а в горах зима. Да и не умею. Давай об условиях: ты ставишь мою фамилию первой, печатаешь всю историю про меня, как притесняли, увольняли, таскали на допросы, избивали и прочее. Чем больше и страшнее, тем у меня больше шансов спастись, мне огласка — как воздух.

— А если из-за первой публикации тебе же и хуже будет? — спросила осторожно, чтобы не спугнуть, Марина.

— Я пока залягу как можно глубже. Ты дай намек, что уже все материалы в Москве, а я пустой остался. Но в редакции скажи — если им материалы нужны, то пусть платят алма-атинцу две тысячи баксов.

— Ничего себе! А сейчас с меня сколько попросишь?

— Я не прошу, беру гроши. Сейчас отстегни тысячу.

— У меня всего сотня. Если в Москве дадут добро, то деньги я смогу найти.

— Марина, ты все врешь. Я знаю, что вчера ты приобрела за сотню фотоаппарат, кучу пленок, диктофон и все прочее. У меня везде глаза и уши. Может, я зарвался, плати пятьсот.

Она дала ему пятьсот долларов, он передал ей первую порцию документов. Вдруг дернулся, вскочил. Марине казалось, что кругом совершенно тихо, не считая ветра и птиц.

— Откуда у тебя такая фамилия — Нугманова? — спросил у нее резко журналист. — Ты в родстве с тем Нугмановым?

— У меня муж уйгур, и он приходится тому племянником.

— Ты меня не предашь?

— Нет, — Марина засмеялась, — успокойся, с мужем я разошлась.

— А тебя не пасут?

— Думаю, что нет.

— Думаешь… Я тоже думал, что меня не выследили, а теперь иначе кажется. Лай собак не слышала?

Марина отрицательно закачала головой. Парень на глазах, совсем без повода, начал психовать — пробежался по полянке, вернулся к ней, принял какое-то решение — и достал из-под майки всю пачку бумаг.

— Бери все сейчас, — сказал ей, — и уматывай.

— Что происходит? — она тоже встала, уже без стеснения задрав юбку и стряхивая муравьев, они пребольно кусались.

С каким-то сожалением взирая на нее, журналист объяснил:

— Кажется, рядом собаки, а значит, сюда менты идут. Меня интуиция не подводит. Сохрани это, передай сразу весь материал. И сама быстрее, если сможешь, скипай. Тут нравы стали очень суровы. Можно, поцелую? С женщиной уже год не целовался.

Она поцеловала его, с чувством.

— И не забудь главное, — забеспокоился журналист. — Кроме денег, мне нужно жилье, хотя б служебное, и работа в твоей газете. Здесь не останусь, здесь хана! Беги к Большому каналу, а я в другую сторону.

Бумаги у нее за пазухой не помещались, просто бросила в полиэтиленовый пакет. Помахала рукой, пошла. Было очень тихо, на канале лишь несколько старичков грелись на лавочках на противоположном берегу.

Но ни одного перехода через бетонные каскады с грязной темно-коричневой водой не было, ей пришлось идти дальше. Когда послышался явственный лай и крики людей, Марину охватил страх. Даже захотела бросить бумаги в воду, — казалось, что ищут ее, сейчас схватят, начнут избивать… Она отбежала от канала, встала в кусты сирени и решила посмотреть, кто и кого ловит.

Из рощи Баумана, из того же места, где вышла она, появились четверо омоновцев с автоматами. Не спеша, покуривая, пошли по направлению к ней. Увидеть ее они не могли, но все равно она сжалась в комочек, легла под куст и нагребла на себя сухих листьев, не зная, что еще можно предпринять для спасения. Достала из кармана куртки газовый пистолет.

Тут же, уже с другой стороны, с дальнего конца канала донеслись крики. Она осторожно выглянула: это бежал по набережной журналист, рядом с ним, на ходу прыгая и кусая за ноги и за руки, мчались две рыжие рослые овчарки. Сзади их нагнала третья собака, гигантским прыжком на спину сшибла журналиста с ног, — и все три овчарки принялись рвать лежащего человека. Вслед за собаками подбежали еще омоновцы, встали толпой над отбивающимся от собак, какое-то время наслаждались зрелищем. Потом собак оттащили. Вооруженные что-то спрашивали у журналиста, он едва стоял, поддерживаемый за руки. Ударили кулаком в лицо, в живот, не давая упасть. Затем омоновцы озверели, один за другим подскакивали с криками и били прикладами автоматов — в лицо, в грудь, в живот. Журналист упал, сжавшись и подобрав ноги, его пинали и пинали, — тело каталось по бетону, пока не замерло в распластанной позе. Даже издалека Марине было видно, как много крови остается на бетоне. Тело обыскали, нашли ее пачку долларов, захохотали, на ходу деля бумажки и запихивая их по карманам.

От рощи к ним бежал человек в штатском, махал руками и кричал. Когда приблизился, Марина узнала Бориса Пабста. Судя по жестам, он был недоволен избиением, но омоновцы не собирались его слушать. Старший, с погонами капитана, скинул с плеча «калашников», передернул рычажок предохранителя и направил на Бориса. Тот уже спокойней продолжал говорить. Капитан дал очередь под ноги Бориса. Борис, высоко вытягивая ноги, запрыгал на месте, уворачиваясь от пуль, вышибающих под ним фонтанчики. Капитан под хохот товарищей продолжал стрелять короткими очередями, так что Борису приходилось отпрыгивать, как танцующему шуту, дальше и дальше от них. Еще двое присоединились к стрелку, пока не отогнали гэбешника метров на пятьдесят. Тот молча и пристально посмотрел на обидчиков, повернулся и пошел прочь. Омоновцы подхватили тело, подтащили к краю набережной, скинули в воду. И сразу все, толпой, пошли обратно к роще. Туда же подъехало несколько джипов и легковушек, все расселись, машины уехали. Ни скорой помощи, ни милиции не появлялось, — вот так запросто, на глазах у стариков, продолжающих неподвижно сидеть, как старые жуткие идолы пустыни, убили человека.

Марина побежала к каскаду. Тело плавало лицом вниз, совсем неподвижное, вода его кружила, понемногу подталкивая к барьеру со сливом. Как помочь, как достать, не знала, — ни палки, ни железки, ни людей на этом берегу. Она решилась пройти по тонкому (сантиметров десять) бетонному барьеру, скользкому от льющейся поверху воды, к месту, куда понемногу прибивало тело. Дотянулась, присев, замочив туфли и юбку, до его ноги, потянула. Со страхом перевернула в воде, держа за туловище. Увидела, что прямо во лбу у парня огромный пролом, торчат желтые осколки костей и медленно сочится изнутри что-то жидкое, красно-серое — мозги. Он был мертв, даже не захлебнулся, — его убили прикладами, забили до смерти. А его бумаги лежали в пакете, который валялся теперь на берегу, она на время оставила.