Альманах «Подвиг» - Ночные окна. Похищение из сарая Страница 48

— Вертолет на месте? — тревожно спросил я.

— На приколе, — кивнул Георгий. — Да он и не полетит, особенно не волнуйся. Я там одну детальку из щитка управления вывернул.

Все-таки Левонидзе молодец, надо отдать ему должное. Однако теперь мне очень захотелось проверить: «на месте» ли и Анастасия? Вместе с Левонидзе мы пошли по коридору, опоясывавшему первый этаж, к ее апартаментам. А там… меня ждал очередной удар: дверь в комнату оказалась не заперта! «За что мне такое наказание?» — едва не вырвалось из моих уст.

— Приехали! — вслух сказал я, заглядывая в комнату. Она, естественно, оказалась пуста.

— Далеко уйти не могли, — произнес Левонидзе, осматривая замок. — Профессионалу открыть — раз плюнуть. Работал «универсальным ключом-отмычкой», применяемым в спецназе ГРУ. Что ж, пошли искать твою ненаглядную.

— Где? — вяло спросил я, чувствуя начинающийся упадок сил.

— Ну не у цыган же? Хотя можно заглянуть и в табор. Но лучше начать с нижнего этажа.

Я послушно двинулся вслед за моим помощником и компаньоном. Мы спустились по лестнице. Левонидзе вдруг нагнулся и поднял с пола фиалку — тот самый редкий памирский экземпляр, который я вчера подарил Анастасии. Он стал принюхиваться к цветку, как доберман на охоте.

— Она где-то здесь, — произнес я, отбирая у него фиалку. — Фу! Ищем дальше.

В бассейне никого не было, в спортзале — тоже. Оставались бильярдная и солярий. Да еще всякие подвалы и котельная. Но сомневаюсь, чтобы Зубавин увлек Анастасию в эти подземелья. А вот из бильярдной как раз доносились чьи-то голоса. Мы тихо заглянули, приоткрыв дверь. За зеленым прямоугольным столом с лузами стояли трое: Бижуцкий, Волков-Сухоруков и Антон Андронович — с киями наперевес. Борис Брунович громким шепотом вещал:

— …За моей спиной маячила какая-то нежить — в зеленом балахоне и со свиным рылом! И «оно» твердило мне в ухо: «Лезь через подоконник. Ты тоже приглашен на вечеринку к Хозяину! Живее!» Я, друзья мои, оторопело спросил: «А кто Хозяин-то? Гуревич?» — «Там узнаешь!» — ответила эта нежить. И добавила: «Бафомет!» Словно это был пароль или пропуск в окно. А там уже мелькали взвизгивающие от предвкушения тени…

— Так-так-так! — быстро проговорил Волков-Сухоруков, внимательно слушая Бижуцкого.

— «Полярные зеленые·»… — тоже шепотом произнес Стоячий. — Они все — нежить! Хуже мухоморов. Живут без души и плоти, но в виде человека, своего обличья у них нет, ходят в личинах, не живут и не умирают, по сути, бессловесны, но могут быть и многословны, и болтливы, а произнося слова, выразить ничего не могут — лишь бред, бормотание, набор звуков.

— Так-так-так! Продолжайте.

Я тихо прикрыл дверь, не желая мешать умным людям. Оставался солярий. И вот там-то мы их и обнаружили! Они «загорали» в шезлонгах под ярким искусственным «солнцем», оживленно болтали и даже хихикали (!). Мишель Зубавин развлекал Анастасию свежими анекдотами, а на полу стояли бутылка шампанского и два бокала. Хорошо хоть не были в голом виде! Пилот, правда, без рубашки, с мощным торсом, а моя жена — в купальнике.

— Настя! — не удержавшись, воскликнул я. — Ну как ты можешь?

— О! — приветливо сказала она. — Ты нашел мою фиалку? А я ее где-то потеряла. Как мило.

— Здорово, отцы! — нахально произнес пилот-рейнджер. — Ничего, что мы тут решили немножко позагорать? На улице холодновато.

— Как вы открыли дверь в комнату Анастасии Владиславовны? — грозно спросил Левонидзе. — И кто вам, черт подери, позволил это сделать?

— А я и не открывал! — еще более нагло отозвался Зубавин. — Она сама открылась.

— Вы лжете!

— Сам дурак!

Пока они препирались, я велел Насте одеться. С одной стороны, я был крайне рассержен, но с другой — чувствовал, что Анастасия ведет себя вполне естественно, и ее душевная болезнь, кажется, вообще отступает прочь; а заслуга в этом не столько моя, как врача-психиатра, сколько таких людей, как Мишель Зубавин, — ей просто необходимо нормальное общение. И именно с нормальными здоровыми людьми.

Когда я провожал ее в апартаменты, она спросила:

— Не станешь меня больше запирать?

— С завтрашнего дня, — пообещал я. — Сегодня прилетает твой отец.

— Не хочу его видеть!

— Боюсь, что это неизбежно. Постарайся не ссориться с ним. Будь поласковей. Надо уметь прощать.

— Хорошо, — послушно сказала она, как воспитанная школьница. И прижала фиалку к груди.

Это было очень трогательно, но я все же не мог не задать мучивший меня вопрос:

— Что у тебя было с этим пианистом? С Леонидом Марковичем? Действительно собиралась бежать с ним в Америку?

— Ну что ты! — улыбнулась она и рассмеялась. — Неужели ты подумал, что я могла тебя бросить? Моего любимого мужа? Просто мне в то время было очень скучно и одиноко…

— Тебе больше никогда так не будет, — сказал я и поцеловал ее.

Дверь за Анастасией я все же запер, вызвал Параджиеву и велел встать сторожем, как статуя Командора, чтобы этот донжуанистый вертолетчик больше не проник к ней. Сам поспешил в кинозал продолжать сеанс «психоигры», заданный Фрэнсисом Скоттом Фицджеральдом. У которого, кстати, в одном из романов — «Ночь нежна» — была схожая с моей проблема. Да и собственная жена страдала душевной неуравновешенностью. Любопытно, но именно об этом сейчас и говорила со сцены Зара Магометовна Ахмеджакова, предлагая собравшимся свою версию. Все они так увлеклись, что, видимо, не стали меня дожидаться. А теперь попросту не заметили. Но мне так было даже удобнее, и я скромно примостился в углу.

— …Они же оба душевно больны, — горячо и страстно заверяла всех присутствующих поэтесса, — разве вы этого не заметили? Мужчина-литератор — или кто он там? — тупо смотрит в окно, а когда входит девушка, то даже не делает попытки заговорить с ней или хотя бы поприветствовать! Так ведут себя паралитики. Поэтому я исхожу из предположения, что он, действительно, разбит параличом. А девушка — сиделка, привыкшая не обращать на него никакого внимания. Так, качается что-то в кресле, живой труп. К тому же она сама сумасшедшая, свихнулась от такой работы. Дело происходит в хосписе. Вместе с главным врачом она занимается эвтаназией.

— Душит безнадежных стариков и старух в черных перчатках? — спросил Каллистрат.

— Делает инъекции, — поправила поэтесса. — А перед этим вынуждают пациентов написать на себя завещание. Пли просто подделывают их подписи. Все это ожидает и паралитика в кресле-качалке. Один из моих мужей вот так и скончался в госпитале. Я уверена, что ему сделали смертельный укол. Правда, сама-то я в наследство ничего не получила, кроме его лечащего врача, который стал моим следующим супругом.