Холодная комната - Григорий Александрович Шепелев Страница 48

– Нельзя тебе это, – пробормотал Матвей задрожавшим голосом, – ты подавишься. Отойди! Пожалуйста, отойди!

Но собака бросилась на него.

Глава четвёртая

Владелец большого хутора, что раскинулся под горой за пятьдесят вёрст от Киева, вдовый сотник, прощался в горнице с дочерьми, Маришкой и Лизой. Обе они сидели на лавке, глаз не сводя с отца. Он ходил по горнице, звеня шпорами и одной рукой сжимая рукоять сабли, болтавшейся у него на поясе, а другой поглаживая усы. Глядел на Маришку больше. Ей уже шёл двадцать первый год. Сестре её Лизе, названной этим именем в честь покойной императрицы, Петровой дочери, едва минуло восемнадцать. Она чертовски напоминала отца времён его юности – тонкий стан, лицо как у ангела, ярко-рыжие волосы, родинка на щеке и удалой нрав. Голос был от матери – чистый, звонкий, как ручеёк. Маришка, наоборот, ростом и сложением пошла в мать, голосом – в отца. Грубоват был голос. Сотник любил своих дочерей одинаково, хотя с младшей было ему грустнее. Он иногда ходил с нею за околицу, к холмику под крестом, и просил её там петь песни, которые прежде пела его жена. Лизин голосок звенел над ковыльным морем, пересечённым зеркальной лентой Днепра, а угрюмый сотник, опустив голову, слушал, слушал и плакал. Не час, не два и не три могли они так сидеть.

У печи стояла, к ней прислонясь, дворовая баба – босая, смуглая, тонкая, ростом выше Маришки с Лизой на целых полголовы. То была Ясина, вдова двадцати трёх лет. Пан многое ей прощал за её сметливость и красоту. Он не просто так приказал позвать её в хату. Слушая сотника, молодая вдова улыбалась панночкам и от нечего делать стучала по печи пяткой. Пан говорил отрывисто, громко, будто давал приказ своим запорожцам. Он говорил, что долго не провоюет, что за полгода прогонят турок из Крыма, что князь Потёмкин ждёт его с казаками, так что не ехать никак нельзя. Лиза его слушала, надув губы. Маришка часто вздыхала.

– Что ты вздыхаешь-то всё? – запальчиво спросил сотник, остановившись.

– Да то я вздыхаю, папенька, что уж третий десяток мне, а я до сих пор не замужем! Вот ещё, почитай, полгода в девицах киснуть!

– Да не прокиснешь! Наоборот, расцветёшь ещё. Я ж тебе такое приданое привезу, что десять графьёв из Киева за тобой на тройках прикатят!

Маришка фыркнула, крепко стиснув дамский роман, написанный по-французски. С этим романом вышла она из опочивальни, когда отец позвал. Языкам и прочим наукам, а также танцам старшая панночка обучалась в Санкт-Петербурге, откуда сотник вернул её год назад. Лиза тоже фыркнула, но с иным выражением. Щёки сотника покраснели. Шагнув к Маришке, он молча вырвал у неё книгу. Перелистал. Опустил. Взглянул на дочь волком.

– Так ты опять эту дрянь читаешь?

– А почему нельзя? – с досадой отозвалась Маришка, – мне что, французский теперь забыть?

– Французский забудешь – невелика беда. А вот если ты забудешь о том, что наш род – древнее, чем царский, и опозоришь мои седины – не дочь ты мне, а девка дворовая, и не князь – жених твой, а псарь!

С этими словами сотник швырнул истрёпанную книжонку в печь, где угли ещё не остыли, и обратился опять к Маришке:

– Вместо того, чтоб сестру учить уму-разуму и от дури её отваживать, сама дурью голову набиваешь! Вижу, не впрок тебе пошёл институт царицын. Мало там тебя драли и не за то, видать, за что следует благородных барышень сечь! Ну, да не беда. Ясина тебе поможет и эту рыжую шельму в руках держать, и самой ума набираться. Ясина, поди сюда!

Маришка и Лиза, разом вздохнув, скосили глаза на сотникову любимицу. Та приблизилась, обнажив в улыбке все свои зубки и так ступая маленькими белыми ножками, что столетние половицы, порой скрипевшие и под крысами, очарованно промолчали.

– Ты знаешь панночек, Яська, лучше, чем я, – проговорил сотник, потеребив темляк своей сабли и скользнув взглядом по молодой вдове от белых её ступней до наглых, холодных глаз, – скажи-ка мне, они – девки?

– Девки, пан, девки, – смеясь сказала Ясина, – это уж точно! Можно и не смотреть.

Обе дочки сотника, покраснев, потупили очи. Ясина звонко расхохоталась. Сотник кивнул.

– Хорошо, Ясина. А теперь кликни мне Ивася!

– Ивася позвать? – вскинув брови, переспросила красавица, – привести его прямо в хату?

– Да. Поживее.

Высокая, как сам пан, Ясина выбежала из хаты с быстротой кошки. Дверь, которую она толкнула перед собой, ударилась с грохотом о наружный угол и от удара опять захлопнулась.

– Для чего здесь нужен Ивась? – с тревогой спросила отца Маришка. Пан не ответил. Взяв со стола корчагу с горилкой, он приложился к ней. Сделав два глотка, поставил на место. Отёр усы. Вернулась Ясина. С нею вошёл Ивась – молоденький конюх, обязанностью которого было сечь по субботам дворовых девок и баб до тридцати лет, чтоб у них, как говорил сотник, зады чесались, а не другие места. Взглянув на него, сотник обратился опять к вдове.

– Скажи нам, красавица, хорошо ли Ивась умеет пороть?

– Пороть? – растерянно заморгав чёрными глазами, переспросила Ясина, – сама не знаю, пан! Но не раз я слышала, что Ивась хорошо своё дело знает.

– А что ещё говорят?

Ясина невесело усмехнулась, бросила взгляд на панночек.

– Говорят, что если он десять раз стегнёт не шутя – до следующей субботы рожу кривишь, садясь! А если раз сорок этак стегнёт – не встанешь, пока пять вёдер воды на тебя не выплеснут.

Сотник был доволен ответом. Хлопнув довольно щуплого конюха по плечу, он глухо проговорил:

– Ну так знай, Ясина: панночек проглядишь – придётся колодец вычерпать, чтоб ты встала. Но встанешь ты для того, чтоб хлебнуть горилки и лечь опять. И так – до тех пор, пока за тобою ангел с неба не спустится! Поняла?

– Поняла, не дура, – сжав кулаки, сказала Ясина, глаза которой стали холодными и пронзительными, – но как услежу за ними? Ведь они – панночки! А я кто?

– Об этом забудь. Пока я в отъезде – будешь следить за каждым их шагом. Также следи, чтоб они по воскресным дням ходили к причастию и читали только те книги, которые поп для них отберёт. Если поп увидит, что ты паскудству с их стороны потворствуешь – берегись!

Маришка и Лиза, которых последние слова пана обрадовали сильнее, чем огорчили все предыдущие, не смогли подавить улыбки. Заметив это, Ясина взглянула пристально на Ивася, хранившего безразличие, а затем опять повернулась к сотнику. Ей вдруг стало смешно. Потом она крикнула, так же резко оборвав