Холодная комната - Григорий Александрович Шепелев Страница 49

– Послушай-ка, пан! Это что ж выходит-то? Я за каждое их враньё буду голый зад подставлять под розги? Да они меня так за одну неделю в землю сведут!

– Наш поп – не дурак, враньё отличит от правды, – возразил сотник, – соврут – слезами умоются.

– А, так ты дозволяешь мне их лупить? – спросила Ясина, приободрившись, – это другое дело! Ещё раз, пан, об этом скажи, чтоб они покрепче запомнили!

– Говорю: хоть розгами, хоть поленом дурь из них выбивай, лишь бы её не было! От неё тебе будет худо.

Ясина крепко задумалась, скосив взгляд на младшую панночку. Та заплакала, утирая нос рукавом. Знаком испросив у сотника дозволения, Ивась вышел. Он не успел подковать коней.

– А ты не сдурел ли, папенька? – с возмущением обратилась к сотнику старшая его дочка, – каким поленом? Мы ей – почти ровесницы!

– Дуры вы! Дать вам волю – враз нарожаете мне здесь внуков от казачков залётных! Была бы ты у меня одна – решили бы миром, но эта рыжая шельма тебя с пути собьёт в полчаса, уж я её знаю! Ишь, ты, расплакалась! Хватит слёзы лить! Не поможет. Лисица рыжая…

На последнем слове густой, раскатистый голос сотника нежно дрогнул. Лиза, услышав это, расплакалась ещё пуще. Но вдруг, как будто что-то припомнив, утёрла слёзы и глянула на отца с уже неподдельной, большой тревогой.

– А скрипка, папенька! Как же скрипка? Ты ж обещал найти мне умельца!

– Да и нашёл! – спохватился сотник, очень обрадованный таким поворотом дела, – в Киеве живёт жид, задолжавший мне восемьсот червонцев. Но денег этих у него нет и долго не будет. Зато у него есть дочь, которая хорошо умеет играть на скрипке. Её этому учили в немецких землях. На днях Дорош и Явтух тебе её привезут со скрипкою. Она будет учить тебя.

– Ой, как хорошо! – закричала Лиза истошным голосом, и, вскочив, радостно повисла на шее сотника. Тот со смехом расцеловал её. Поглядев на них исподлобья, Ясина тихо ушла.

Попрощавшись с Лизой, пан подсел к старшей дочери и сказал ей несколько нежных слов. Потом они втроём вышли. Перед крыльцом собрался весь хутор. Тридцать отчаянных казаков, коим предстояло ехать с сотником в Киев, а затем в Крым, сидели на лошадях. Вокруг них толпились бабы и дети. Многие бабы плакали. В конце хутора также громко печалился поросёнок. Тучные, седоусые казаки стояли отдельно, пренебрежительно обсуждая справу молодых всадников. Сотнику подвели белого коня. Ещё раз перецеловав дочерей, пан вдел ногу в стремя, которое придержала ему Ясина, вскочил в седло, дал шпоры коню, и лихой отряд, подняв пыль до неба, поскакал вверх по склону горы. За ней была киевская дорога.

Глава пятая

Не для того согласилась Ребекка ехать на хутор к сотнику, чтоб спасти своего отца, погрязшего в долге, а потому, что ей было страшно в Киеве оставаться – могли сыскать, а бегать по всему свету от злых мужей и любовников ужас как надоело. Последним мужем её был шляхтич, конезаводчик из Кракова. К ним на свадьбу съехалась знать со всех концов города и предместий. Конезаводчик очень гордился своей молодой женой древнего испанского рода. Ну, а какого ещё? Она, оказалось, была не дура повеселиться. Желая ей угодить, он ежеминутно орал с ней вместе гостям своим, что они ему нанесут обиду жестокую, если будут так мало пить, и слугам орал, чтоб чаши и кубки не пустовали. К ночи все спали: кто во дворе, меж карет и бричек, кто за столами, а кое-кто – и под ними. Проснувшись утречком, шляхтичи с полупьяным великодушием объявили плачущим жёнам, что купят им бриллианты ещё подороже тех, которые ночью куда-то сгинули с их запястий, пальчиков, шей и ушек. Конезаводчику, правда, пришлось наслушаться от них ругани, но в ответ он мог только пожать плечами и объявить себя пострадавшим больше других, поскольку пропали не только все бриллианты его жены древнего испанского рода, но и сама жена вместе с ними сгинула без следа.

Однако, на постоялом дворе, по дороге к Львову, вышла история. Улеглась Ребекка спать-почивать с каким-то цыганом под лошадиной мордою в стойле. Мешок, набитый польскими бриллиантами, запихнула под ясли, улучив миг, когда повернулся цыган спиной – ещё бы, не дура! Утром, точнее – днём, продрала глазищи, и – ахнула: ни мешка, ни цыгана! Лошадь – на месте. Стоит, жуёт. Решив, что это она сожрала мешок, кинулась Ребекка за тесаком, чтоб выпотрошить её, да не тут-то было! Узнав, зачем ей тесак, сказали, что лошадь – знатного постояльца, а она – дура, которую надо выдрать, и взяли кнут. Не дала Ребекка себя унизить: сняв башмачки с высокими каблучками – подарок шляхтича, бросилась наутёк. За нею спустили целую свору. Двенадцать вёрст бежала Ребекка от разъярённых псов по львовской дороге, в кровь разбивая босые ноги о камни. По счастью, псы не борзые были – сторожевые, так что успели цапнуть Ребекку только два раза, испортив польскую юбку, и раньше выдохлись, чем она. Но цапнули зверски. Так вот и прибежала Ребекка в Киев, к отцу своему, жиду – босиком, в слезах, в крови и лохмотьях. Старый жид понял, что неудачно сложилась её семейная жизнь. Утешать не стал, он был не дурак. К тому же, в гостях у него был сотник, требовавший свои восемьсот червонцев с процентами. Но когда он узнал, что Ребекка умеет очень недурно играть на скрипке, то предложил ей учить этому искусству его дочь, Лизу. Ребекка выразила согласие, но сказала, что нужно скрипку купить. Сотник сразу отправился на базар и купил там две скрипки, самые дорогие. Скрипки те были всё равно дрянь, однако Ребекка их кое-как настроила, поиграла. Сотник остался весьма доволен её игрой. Но пуще игры его впечатлили уши скрипачки.

– Уши большие, – произнёс он, ещё раз взглянув на них, – и торчат! Значит, слух отменный.

– Что есть, то есть, – подтвердил Ребеккин отец. Они сговорились, что через две недели из хутора за Ребеккой приедут, а долга более нет.

Эти две недели Ребекка из дома не выходила – пила вино и читала Тору. Когда они истекли, длинноусый сотник внезапно приехал сам, да с большим отрядом. Он сообщил, что держит путь в Крым, где идёт война, а в Киев заехал на пару дней, однако его настигла здесь весть о том, что у него в хуторе не всё ладно.

– Передай казакам, которые за тобой приедут, – попросил он, вручая Ребекке письмо в конверте, – а они пусть его попу отдадут.

– А когда приедут за мной? – спросила Ребекка.

– Скоро.

Едва за сотником дверь закрылась, Ребекка вскрыла конверт