Игорь Сапожков - Перегон Страница 5

— Мой папа был респектабельный марвихер, и я тоже между прочим, сапоги с прохожих не разуваю, — донеслось из темноты.

Тюком служила обычная наволочка, она была плотно набитая разными вещами:

— Это наши бабы вяжут… — пояснила Дядя Гриша, — распускают казённые одеяла на нитки и смотри вот, — она достала из наволочки пару носок, затем серую жилетку, — передай Аркадию Петровичу, он раздербанит…

Тем времен Ириска принесла завёрнутую в шерстяной платок, полулитровую банку чифиря и поставила её на освободившуюся тумбочку. Характерный терпкий запах, приятно ударил в нос.

— А это вам от меня, — Саша протянул смотрящей три пачки папирос и коробок спичек.

Дядя Гриша первый раз улыбнулась, показав редкие зубы.

— А вот это хорошо, с табаком здесь тяжело, — она положила одну пачку на нары, а две протянула Ириске, — передай Райке-Артистке, пускай поделится со всей шоблой.

— И ещё, я бы хотел…

— Знаю-знаю, — она прервала его и сделала маленький глоток.

Вагон внезапно перестал раскачиваться, только легко, едва заметно вздрагивал, усыпляя пассажиров поневоле. От крепкого напитка, кровь в жилах пульсировала в такт колёсам. Дядя Гриша прикрыла веки от удовольствия. На них выступила синяя надпись: «Не буди». Когда с чифирем было покончено, Саша знал всё, что ему было нужно. Дядя Гриша обещала переправить ответ малявой.

В тамбуре Сашу терпеливо ждал конвоир Кошлатый. Возле сетки, скрестив руки на груди и облокотившись не стену стояла высокая худосочная женщина. На ней была транзитная роба — синий комбинезон с длинными рукавами и светлый платок, завязанный на затылке. Две верхние пуговицы робы были расстёгнуты. Из разреза выглядывал край татуировки — чуть приоткрытый бутон тюльпана, означающий, что 16 лет её носительнице, исполнилось в местах лишения свободы. Легкомысленно сдвинув фуражку на затылок, Кошлатый пылко ей что-то шептал, а потом перевёл дыхание и вслух добавил:

— Ну так договорились, Беда? Ты меня знаешь, я тебя не обижу, будет пузырь и тушёнка.

— Хороший ты парень, сержант Микола! — наводчица по кличке Беда, обожгла конвоира глазами.

— Я вообще-то, — Кошлатый сдул с погона невидимую пылинку, — старший сержант!

— Это по званию ты старший сержант, а по жизни, ещё та сука! — не меняя интонации выругалась зэчка.

— Не понял, — от неожиданности, Кошлатый громко икнул.

— Хотел Светку-Беду на желудок купить? Ну-ка вали отсюда, пока тебе здесь зенки не выключили, — она зло улыбалась, обнажив верхний ряд крепких зубов.

У двери вагонзака Саша оглянулся, Дядя Гриша стояла, положив морщинистые руки на стальную сетку и смотрела ему вслед, стёкла очков тускло блестели…

Всю дорогу Микола Кошлатый нещадно материл женщин. В последнем тамбуре Саша резко остановился и старший сержант не рассчитав дистанции, налетел на его спину. Зэк повернулся, крепко взял его за отворот шинели, сильно встряхнул и оттолкнул вертухая к противоположной стенке.

— Тебя Кошлатый, будто не мама родила…

— Братанок, ты чё? — Микола испуганно округлил глаза.

— Твои братанки по ту сторону Амура, рис косят…

Колёса сдвоенным ритмом монотонно долбили рельсы, равнодушно поскрипывали шпалы и путевые костыли, отголоски дизелей разлетались над сонным лесом. В вагоне было душно натоплено. Свет керосинки едва пробивался сквозь густое облако табачного дыма, собравшегося под потолком.

Зэки не спали. Заложив руки за голову, домушник Сидор рассказывал захватывающую историю.

— Было дело акурат под Новый Год, в городе Великий Устюг, хотя и не город это вовсе, а так, посёлок — народ не просыхает, легавые звереют… Погоняло у кореша моего было Косяк, он это… Уважаемый кент был, на угловых шконарях клопа давил, хотя и вправду косил, смотрел вроде прямо, а видел за угол. Короче он где-то надыбал прикид Деда Мороза, шапку, бороду, валенки — оделся, ну вылитый Мороз, будто с новогодней открытки. А Устюг этот, считается Родиной Деда Мороза и он у них там это… Ну в авторитете чтоили. Вобщем накупил Косяк игрушек на червонец, сложил в мешок красный и пошёл по квартирам, вроде значит это… Поздравлять малолеток, а сам всё по сторонам зыркает. А люд наш сам знаешь какой, доверчивый и хлебосольный, за каждой дверью наливают народному любимцу, закусон подносят. Косяк по началу отказывался, мол нельзя на работе, а потом видит, что население недоверчиво и даже подозрительно относится к непьющему Деду Морозу и понял, что лучше будет выпить, заодно и бдительность хозяев притупить.

Короче за день наметил он парочку упакованных квартир и уже вроде назад, в малину ринулся, но видит в мешке ещё одна игрушка. Почесал он репу и дай думает зайду в последний подъезд, не пропадать же Чебурешке. Заходит в лифт, жмёт наугад этаж повыше, выходит на лестничную площадку, там четыре двери. Надо сказать, что к тому времени был Косяк уже крепко пьяным и с трудом держался на ногах. Да и время уже было позднее, к одиннадцати, через час Новый Год. Вобщем звонит он, дверь открывается, из глубины доносится праздничный шум, пахнет пельменями и самогоном, народ торопливо провожает старый год. Косяк вваливается в узкий коридор, он бедолага намаялся за день, красная шуба стала похожа на заношенный халат, шапка съехала на затылок, всклокоченная борода набилась в рот. И он значится это… Дурным голосом требует рассказать новогодний стишок. Единственный, кто ещё может связно говорить, это открывший дверь хозяин. Он цепляясь за стены вылазит на табурет и задев головой лампочку, начинает громко читать «Мцыри». Тут Косяк видит, что в квартире пусто, как в сломавшемся ночном троллейбусе. Не дослушав поэзию, он вручает хозяину пучеглазую зверушку и начинает пробираться к двери. По дороге он случайно валенком задевает табурет. Сначала падает Чебурешка, за ним летит хозяин. Косяк рвётся к двери и уже у цели и почти успевает выскочить, тут ему на спину опускается пудовый кулак, некстати отрезвевшего хозяина. Запутавшись в шубе Дедушка Мороз падает, его больно топчут ногами по рёбрам, подоспевшие на помощь гости. Очнулся мой кореш на ступеньках, кости болят, жбан трещит, глаз подбитый, но он значится это… Парень крепкий такой, кровь рукавом вытер, зуб выплюнул, подтянул красным кушаком шубу, поправил шапку и бороду, звонит в дверь. Там тишина. Потом в дверном глазке мелькает тень и дверь резко открывается. Тут Косяк не раздумывая со всей дури бьёт кулаком по наглой, очкастой морде и уже замахивается для контрольного удара, как из глубины квартиры появляются два крупных человека, несмотря на праздник тверёзые, как телеграфные столбы.