Владимир Дудченко - Канал Страница 51

„Знает министр, что дарить русским, — подумал Полещук и пошел к лифту. — Как кстати были бы эти бутылки на Новый год в Агруде! Может, захватить бутылку вина на свидание с Тэтой? Нет, пожалуй, не стоит, гречанка не поймет…“

В офисе СВС Полещук получил 104 фунта (целое состояние!) и три письма: одно — от родителей и два — от одноклассницы, Любы Сотниковой, не устававшей регулярно ему писать; давнишний школьный роман, закончившийся ничем, когда он поступил в институт, зубрил арабский, стал мотаться по командировкам. Любаша же упорно ему писала, явно лелея надежду выйти за него замуж. Полещук спрятал конверты полевой почты 44 708 в карман пиджака — прочитаю потом — и, озираясь на встречавшихся на пути к выходу одинаково одетых хабиров аппарата главного военного советника (как бы не нарваться на генерала Вову Верясова!), выскочил на улицу.

— Полещук! Саша, постой! — услышал он за спиной голос референта главного — Белоглазова.

— Да, Вячеслав Васильевич! — обернулся Полещук и подумал: „Ну, вот, не успел. Сейчас чем-нибудь озадачит…“

— Саня, привет! — сунул ему всегда слегка влажную руку референт. — Как дела на фронте?

— Нормально. Как видите, еще жив…

— Слушай, старик, тебя Озеров из торгпредства ищет. Несколько раз интересовался.

— А на кой хрен я ему сдался? — удивился Полещук.

— Не знаю. Не говорил. Ты позвони ему в контору, уж больно он был настойчив. Позарез, говорит, Полещук нужен…

— Ладно, Вячеслав Василич, позвоню. — И Полещук поднял руку, останавливая такси.

По пути в Насер-сити Полещук бегло прочитал письма: батя, как обычно, дает советы бывалого фронтовика, матушка интересуется здоровьем и питанием, а Люба подробно описывает, чем занимаются одноклассники, кто женился, кто развелся, у кого родились дети… Концовка обычная: жду с нетерпением возвращения, люблю, целую… „Озеров… — вспомнил Полещук, — работник торгпредства. Он — такой же торгпред, как я — балерина Большого театра! Разведка! А торгпредство — крыша! И расспросы его, бывшего преподавателя, тогда, на вилле, были совсем не случайными. Информацию собирает. Интересно, однако, он комитетский или из ГРУ? Нет, звонить не буду…“

Полещук собирался на свидание. Натянул джинсы, надел белую тонкой шерсти водолазку и черный лайковый пиджак — предмет зависти друзей-переводчиков, купленный аж за двадцать египетских фунтов и впоследствии весело обмытый в заведении „майора“. Он посмотрел на себя в зеркало: смуглая усатая физиономия с глупой улыбкой и торчащими на голове вихрами. „Эх, не успел постричься! — подумал Полещук. — Прям-таки битл! И как это меня в офисе не отловили с такой шевелюрой?“ — Он пригладил непослушные кучерявые волосы, попрыскал на себя одеколоном — английская лаванда — это вам не „Шипр“ или „Тройной“! — и вспомнил про подарок. Полещук вытащил из-под кровати свой чемодан, порылся в вещах и нашел коробочку с духами „Красная Москва“.

Ну, теперь, кажется, готов, — вслух сказал он сам себе и призадумался. — А цветы? А куда Тэту вести? Это же не московская девица, для которой бар гостиницы „Россия“ с коктейлем „Шампань-Коблер“ — предел мечтаний! Вот задачка-то! Кино отпадает, на ночной клуб… — Полещук пересчитал свои финансы. — В общем-то хватает, но потом месяц придется сидеть на голодном пайке. — Он отложил пятифунтовую банкноту — доплата за офицерский доппаек к скудному армейскому питанию в батальоне, и столько же на сигареты… Ладно, проживу… Господи, надо еще Сафвату позвонить, пропал где-то подполковник…

Когда Полещук подъехал к „Рокси“, Тэта была уже там. Расплачиваясь с таксистом, он, краем глаза видел ее, стройную девушку в светлом плаще, такую знакомую и незнакомую.

— Тэта! — сказал Полещук, подходя к ней. — Здравствуй, моя любовь с первого взгляда! — пошутил он.

Гречанка немножко оторопела от такого смелого приветствия. Она улыбнулась и протянула Полещуку руку:

— Привет, Sсhuka!

— Тэта, ради Бога, не называй меня так.

— А как? — удивилась гречанка. — Я помню, что твои друзья так тебя и называли. Sсhuka! — И она засмеялась. — Барракуда, как ты мне объяснил… Ладно, буду звать тебя Алекс.

Полещука страшно тянуло к девушке, ему хотелось ее обнять, поцеловать. После канала ему казалось, что он оказался в сказке: мирный Каир, расцвеченный неоновой рекламой, шум толпы, а не грохот разрывов, и прекрасная желанная Тэта…

— Может, в кино? — спросил он, заглядывая в глаза девушки.

— Нет, Алекс, давай погуляем!

Гуляли долго. Тэта рассказывала о Греции, Афинах, родителях, брате и сестре, работе в „Олимпике“. Полещук больше молчал, мучительно размышляя, что ему делать дальше. Прошлись вдоль огромной территории зеленого Мэриленда, поблукали по узким полутемным улочкам, на одной из которых Полещук решился: нежно обхватив Тэту за талию, поцеловал ее. Тэта ответила. Но началось такое… Засигналили проезжавшие мимо автомобили, с криком „Харам!“ подскочил араб в галабийе, и влюбленные отстранились друг от друга…

„Еще не хватает полиции нравов! — подумал Полещук и достал сигареты. — Как это вообще можно понять? В мусульманской стране масса продажных женщин, подпольные публичные дома, а обнять на улице любимую девушку — харам?!“

— Алекс, не надо! Не расстраивайся! — сказала Тэта. — Поехали ко мне.

— К тебе? В отель? А меня пустят?

— А почему такие сомнения? Ты же мой друг, darling! Кто же мне запретит?

— О кей! Поехали!

По дороге в аэропорт Полещук попросил таксиста тормознуть у магазина и вернулся с бутылкой шампанского. Не французского, а самого настоящего „Советского Шампанского“ — он знал места, а эта темно-зеленая бутылка, на его счастье, оказалась последней и, видимо, единственной. Три фунта — не деньги, гулять — так гулять!

— Darling! — сказала Тэта и быстро чмокнула Полещука в щеку. — Ты прелесть!

И только в этот момент Полещук вспомнил про духи. Он достал из кармана красную коробочку с изображением Кремля и протянул Тэте.

— Маленький презент из России, — сказал он. — Парфюм „Красная Москва“.

— Красная? — переспросила Тэта. — Коммунистическая Москва?

— Да, нет же. В старом русском языке слово „красный“ значит красивый…

Тэта с любопытством открыла коробочку, вытащила флакончик, поднесла к носу:

— Интересный запах, не похожий ни на что…

— Как Москва! — улыбнулся Полещук. — Нравится?

Таксист вслушивался в непонятный ему разговор пассажиров, даже обернулся на слово „Москва“, но не произнес ни звука. На улице Гаруна Рашида машина свернула направо и, обогнув круглый сквер с торчащими пальмами, и миновав несколько переулков, выехала на Халифа Мансура. Еще один поворот и — знакомая Полещуку дорога, ведущая в международный аэропорт, знакомая, потому что конечной ее точкой был многострадальный Суэц.