Александр Шейнин - Полынов уходит из прошлого Страница 51

— Друзья, я протестую! — шутливо заявил Михаил. — Я слышал, что в такой день жениху полагается целоваться.

— Горько! — закричал кто-то.

Этот возглас все подхватили.

— Горько!.. Горько!..

— Погодите... Когда сядем за стол, — неожиданно смутился Михаил.

— За стол, пора за стол!

— А сколько времени?

— Без двадцати девять...

Прошло больше часа после прихода электрички, на которой должен приехать Павел.

Где же все-таки Павел?

Беспокойство охватило Александра Ивановича. Но, чтобы не расстраивать других, вслух он сказал:

— Наверное, задержался... Приедет другим поездом...

Михаил заглянул в свою записную книжку.

— Поезд пришел в восемнадцать минут девятого... Павел вот-вот явится... Подождем еще...

Татьяна Александровна ушла на кухню.

В это время явился Петр Николаевич Крюков. Он походил на русского богатыря. Рост у Петра Николаевича был такой, что его бы с радостью зачислили в любую волейбольную команду. Наголо бритая голова была посажена на могучие плечи. Прошлогодний загар еще не сошел с мускулистого лица с широким подбородком и густыми бровями, нависшими над живыми, острыми глазами.

Крюков достал сигареты, предложил Александру Ивановичу.

— Спасибо... Не курю...

— А я грешен... Раз двадцать бросал, да справедливо говорят, что дурные привычки живучи... А я на вас обижен, — неожиданно, без перехода проговорил он, обращаясь к Полынову.

— За что?

— Почему к нам в лабораторию не заглядываете... Есть, есть у нас что посмотреть.

— Меня никто не приглашал, — с улыбкой ответил Полынов.

— Как? А Татьяна Александровна?

— Что Татьяна Александровна?

Она как раз показалась в дверях.

— Голубушка, иди-ка на расправу. Оказывается, вы Александра Ивановича и не звали к нам.

— Виновата, Петр Николаевич, закружилась со свадьбой...

— Ну, по случаю свадьбы простим... А я уже, грешным делом, подумал: чурается Александр Иванович практиков...

— Спасибо за приглашение, приеду обязательно.

В комнатах было уже не так весело. Даже незнакомых людей охватило беспокойство, но никто не хотел говорить об этом.

В половине десятого Полынов отозвал Михаила в сторону.

— Приглашайте к столу, ждать больше нельзя.

Щербаков испытующе посмотрел на Александра Ивановича и решительно проговорил:

— Мы еще подождем.

— Нет, — твердо ответил Полынов. — Я выпью за вас бокал, пожелаю счастья и поеду. Приглашайте гостей, — и громко добавил:

— Друзья, ждать больше нечего. Раз сына нет, значит, его задержали уважительные причины.

Все нехотя уселись. Первый тост, как и полагается, был провозглашен за счастье молодых.

А вскоре Полынов стал прощаться. Его не удерживали. Правда, Михаил заявил, что поедет с ним. Александр Иванович категорически возразил:

— При других обстоятельствах я охотно согласился бы, но сегодня нельзя.

— Тогда возьмите такси и возвращайтесь.

— Вот это я обещаю...

В передней к Полынову подошла Нина:

— Александр Иванович, можно мне с вами? Я хорошо знаю Москву и могу оказаться полезной.

Внимание Нины тронуло старого врача. У него не хватило сил отказаться. Вдвоем они опустились по лестнице и вышли из подъезда. На улице шел густой снег.

— Александр Иванович, боюсь, на машине мы за город не проедем. Отправимся-ка лучше на вокзал, так будет надежней.

ОТЕЦ И ДОЧЬ

Это случилось незадолго до окончания войны, когда советские войска, освободив всю свою территорию, с тяжелыми боями продвигались до Восточной Пруссии. Поздно вечером на квартире мистера Хейвуда раздался телефонный звонок.

Незнакомый мужской голос поинтересовался:

— Это мистер Хейвуд?

— Да.

— С вами будет говорить президент...

— Здравствуйте, мистер Хейвуд... Извините, что позвонил так поздно...

— О, пожалуйста, я не спал.

— Правительство обращается к вам с просьбой...

— Рад буду помочь.

— Не согласитесь ли вы отправиться послом в Россию?

У Хейвуда от неожиданности перехватило горло. Ему показалось, что он ослышался:

— Послом?.. В Россию?..

— Да... Русские, как вам известно, уже находятся в Германии... Исход войны предрешен.. Нам нужно направить туда человека, который бы в очень сложных послевоенных условиях сумел достойно представлять нашу страну.

— Это так неожиданно...

— Я понимаю... В вашем распоряжении вся ночь. Подумайте. А утром я вам позвоню.

— Не знаю, как посмотрит на это руководство университета...

— Об этом не беспокойтесь...

— Но отнесутся ли русские доброжелательно к моему назначению?

— Уверен, что да... Ваша книга по истории славянских народов переведена на русский язык и очень сердечно принята. Там не забудут и ваши выступления против нацистского режима в Германии, и ваши призывы оказать помощь русскому народу против гитлеровской тирании... Все это как раз и заставило меня обратиться к вам, как к человеку либеральных взглядов. Если вы не возражаете, я утром свяжусь с советским посольством и выясню их отношения к вашей кандидатуре....

Эту ночь мистер Хейвуд провел без сна. Он курил сигару за сигарой, медленно ходил по кабинету, взвешивая все «за» и «против».

Конечно, когда тебе перевалило за пятьдесят, вступать на новое поприще не совсем разумно. Но он очень уважал президента, больше того, он его боготворил, как человека высокой культуры, смелых и гуманных взглядов и не чувствовал в себе силы отказать ему. Да и, кроме того, он много лет работал над своей книгой, ради этого изучил русский язык, и теперь познакомиться непосредственно с жизнью огромной страны, о которой ходит столько противоречивых толков, было весьма заманчиво.

Утром, едва дождавшись звонка из столицы, он твердо сказал президенту, что согласен.

В маленьком городишке на юге, где жил мистер Хейвуд, эта новость вызвала целый переполох. Одни открыто осуждали Хейвуда, другие присылали поздравления, а его родная сестра, престарелая миссис Макензен, которая поселилась с ним после смерти жены, сначала расплакалась, а затем решительно заявила, что не отпустит его дочь, а свою шестнадцатилетнюю племянницу в эту варварскую страну.

Так мистер Хейвуд оказался в Москве. А вскоре пришла весть о смерти президента. Хейвуд сначала хотел подать в отставку, но потом передумал. Он проникся симпатиями к народу, так много пережившему, но нашедшему в себе силу и мужество одержать блистательную победу над смертельным врагом. И ему, возможно, не без оснований казалось, что другой на его месте еще более ухудшит и без того сложные и запутанные взаимоотношения между двумя великими державами, какими мистер Хейвуд, несомненно, считал СССР и свою родину.