Холодная комната - Григорий Александрович Шепелев Страница 54

– Оголяй зад, госпожа Маришка! Ты – первая.

Услышав эти слова, Ребекка за один миг забыла про своё золото, чего раньше с ней никогда не происходило. Она была любопытна до неприличия, но не до расточительства.

– Яська, отец тебе запретил наказывать нас при ком-то, – с гневом проговорила Маришка, застёгивая браслет, – если ты пойдёшь против его воли, сама наказана будешь!

– Жидовка, вон! – вскричала Ясина. Ребекка, пожав плечами, холодно вышла без башмаков. Хотела она оставить дверь приоткрытой, чтоб наблюдать за происходящим сквозь щель, но младшая панночка, шагнув к двери, её захлопнула. Раздосадованной Ребекке осталось только податься в сад, чтоб, по крайней мере, наесться досыта груш, черешни и слив размером как крупные абрикосы. Но не успела она отойти на десять шагов от хаты, как из окошка раздался короткий свист. Он стал повторяться. Это свистела розга. Маришка под ней не плакала, только ойкала и ругалась площадной бранью.

– Не сквернословь, госпожа моя, – птичкой щебетала Ясина, охаживая её, – за карты с жидовкою не садись! И в золоте не ходи, женихов здесь нет! Горилку не пей, и девкам не позволяй! Вы с госпожой Лизой всего за несколько дней распустили их, дальше некуда!

С такими нравоучениями Маришке было дано примерно полсотни розог, после чего Ясина сказала:

– Хватит с тебя. Надевай штаны. А ты, госпожа, снимай!

– Ясиночка, честно – больше не буду в карты играть! – проскулила Лиза.

– Знаю, что будешь, если не выбить из тебя дурь! Заголяйся, быстро!

Лиза безмолвно терпела порку. Слыша лишь свист прута да голос Ясины, твердившей панночкам, что жиды распяли Христа и продали ляхам пол-Украины, Ребекка ела смородину, куст который рос перед погребом. На его открывавшейся вовнутрь дверце был намалёван краской казак, восседавший с кружкой верхом на бочке. Над его головой с ушами, похожими на ребеккины, была надпись «Всё выпью!» Рядом стоял ещё один погреб. Но оглядеть его, как и познакомиться с девками, ошивавшимися в крыжовнике, у Ребекки времени не хватило ввиду того, что Ясина довольно скоро велела панночке одеваться.

Вернувшись в хату, Ребекка застала Ясину всё в той же позе. Розга валялась у её ног. Маришка стояла с красным лицом, твёрдо обещающим смерть обидчице. Лиза, натягивая под юбку розовые подштанники, улыбалась и бормотала:

– Спасибо тебе, Ясинка! До гробовой доски тебя не забуду, душа моя!

– Теперь видишь, кто я такая? – весело обратилась Ясина к задумавшейся Ребекке, весь рот и щёки которой были в соку от смородины.

– Вижу, кто вы здесь все, – сказала скрипачка. Такой ответ Ясине пришёлся не по душе. Поглядев на розгу, затем – опять на Ребекку, она промолвила:

– Если курам за то, что они подпустили к себе лисицу, по паре перьев выдрали из хвостов, лисице бы надо хвост отрубить под корень!

– А ты попробуй, найди его у меня, – прозвучал ответ, – найдёшь – будет твой. Не найдёшь – куриный тебе воткну.

Решительный тон Ребекки не испугал Ясину совсем. Она наклонилась взять хворостину, и неизвестно, куда бы дело зашло, но тут вдруг за дверью какой-то хлопец спросил, можно ли войти. Панночки сказали, что можно. Тут же вошёл Ивась, обутый в красивые черевики, которые привезла ему из Житомира попадья. За ним следовала Настя без черевиков. Это была очень необычная пара, явившаяся внезапно. Ногой задвинув розгу под лавку, Ясина быстро перевела глаза с одного лица на другое. Под её взглядом Настя потупилась и остановилась посреди хаты.

– Дозвольте, панночки, сесть за стол, – попросил Ивась, без робости поглядев на дочерей сотника.

– Если ты по делу сюда явился, то дозволяем, – отозвалась Маришка, так как у Лизы была недавно с конюхом ссора, которая привела к удару ему в лоб палкой, – если же языком чесать – пошёл вон!

– По делу, – сказал Ивась и уселся так, как садился пан – разве что усы не пригладил, поскольку не было у него усов. По сходству его с Грицком Ребекка смекнула, кто он такой. Ясина, смеясь, обратилась к панночкам:

– Что стоите? Поди, не князь явился к вам – конюх, хотя и в княжеских башмаках!

Маришка и Лиза сели, слегка при этом поморщившись. Ивась будто даже не замечал Ясину. Он смотрел пристально на Ребекку.

– Настенька, сходи в погреб да принеси нам пива, сала и холодца, – сказала Ясина прачке, – да поживее!

– А ты чего такая довольная? – удостоил взглядом строгую воспитательницу Ивась, когда Настя вышла. Ясину снова разобрал смех.

– Мои госпожи довольны, и я довольна. Ведь вы довольны, панночки?

– Да, – сказала Маришка, – очень довольны.

– Я тут спасла всё их золото от жидовки, – снова заговорила Ясина, – они с жидовкой сели в карты играть! Не приди я вовремя – след простыл бы уже давно и золота, и жидовки.

– Тут не такое место, откуда можно удрать, – заметил Ивась, – Микитка пустил бы свору борзых по следу этой жидовки, и от неё не осталось бы куска больше свиного уха.

Ребекка обычно не обижалась, когда при ней её обсуждали таким вот образом, но от слов Ивася ей стало досадно. Должно быть, это случилось из-за того, что Ивась был сильно похож на брата и говорил его голосом. Поджав губы, Ребекка села на угол лавки, как можно дальше от подхихикнувшей Ивасю Ясины. Между тем, панночки начали под столом пихать Ивася ногами, ибо он стал их злить своей глупой рожей и непонятной целью визита. Вернулась Настя. В руках у неё был жбан. За ней шли две девки. Одна несла расписные миски с салом и холодцом, а другая – ложки. Когда всё это было водворено на стол, две девки ушли. Хотела уйти и Настя. Ивась велел ей остаться.

– А для чего она тут нужна? – спросила Ясина, с важным лицом пересев за стол и взяв кусок сала. Потом воскликнула, будто вдруг её осенило:

– Ах, ну конечно! Как я могла забыть? Ведь вы с ней – родня теперь!

Настя молча села на лавку рядом с Ребеккой.

– Ты это, Яська, о чём? – прикинулся дураком Ивась, – какая такая мы с ней родня?

– Так она ж невеста твоего братца! – с набитым ртом и весёлым взглядом вымолвила Ясина. Взяв затем ковш, она зачерпнула из жбана пива. Выпила одним духом. Рыгнув, продолжила:

– Я за вас очень рада. Но вот не знаю, обрадуется ли пан, узнав, что одна из прачек, так на него похожая, породнилась с конюхами? Не знаю. Но тут он должен досадовать на себя – яблочко от яблони, как известно…

– Яська, как смеешь ты говорить такое? – вскричала Лиза, залившись злобным румянцем. Все остальные молча взглянули на