Холодная комната - Григорий Александрович Шепелев Страница 55

– Хоть бы глаза бесстыжие опустила, дрянь подзаборная! – возмутилась Ясина, хлебнув из жбана ещё, – вы гляньте-ка – смотрит, как Богородица на иконе в Софии киевской!

Тут несчастная прачка вздрогнула и смутилась. Заметив это, Ясина громко ругнулась матерной бранью.

– Как смеешь ты? – повторила Лиза дрогнувшим голосочком, – кто ты такая, чтоб плохо думать про моего родного отца?

– Ты, младшая панночка, беспокойся лучше о том, чтоб я про тебя не думала плохо, – проворковала Ясина с кошачьей нежностью и опять приложилась к жбану. Ставя его, она улыбнулась во весь свой широкий рот с ровными и белыми зубками.

– Это я могу каждому повторить! Я чёрту это скажу, если он придёт! Пусть придёт! Скажу: «Чёрт! Бойся меня!» И чёрт будет пятки мои лизать!

– Да ты просто упилась, – перебила Лиза, не успокаиваясь, – зачем это чёрту нужно?

– Как – зачем нужно? – с ленивым недоумением вытянула Ясина под столом ноги, будто бы чёрт к ней уже приблизился, – а зачем тебе нужно, госпожа Лиза, делать всё то, что я говорю? Если прикажу, ты будешь золу выгребать из печки! Будешь бельё стирать! А почему нет? Чем ты лучше прачки, сидящей здесь? Если бы не волосы, вас никто бы не отличил одну от другой! Ещё неизвестно, кто на чьём месте! Это отцу вашему решать! А он решит так, как захочу я. Тебе всё понятно, младшая панночка? По глазам твоим вижу, что всё понятно. А коли так – ступай за ведром. А ты, госпожа Маришка, иди за тряпкой. Вы сейчас будете мыть полы! Жидовка и прачка здесь натоптали, придя с грязного двора босиком.

Стало очень тихо. Весь пол был, точно, в следах. Настенька, моргая, на них глядела, словно пытаясь понять, большое ли их число оставлено ею. Она сама побежала бы за ведром и тряпкой, если бы думала, что Ясине нужна только чистота. Маришка и Лиза слабенько улыбались. Уж им ли было не знать цену всего сказанного холопкой! Но у Ребекки почти не было сомнений, что за ведром и тряпкой побегут панночки, потому что глаза Ясины внезапно сделались лютыми. Она крикнула:

– Вы слыхали, что я сказала, барышни? Быстро выйти из-за стола и вымыть полы! Не то я обеих вас прямо здесь, при всех, сейчас отстегаю до крови!

– Носом в угол, – вдруг оборвал эту речь Ивась, – на колени!

Эти слова прозвучали громко, но все подумали, что ослышались. Потом стало понятно, что всё же нет. На лице Ясины возникло недоумённо-шутливое выражение. Поглядев на семнадцатилетнего паренька в упор, она уточнила тихо и вкрадчиво:

– Что сказал ты, мой милый?

– В угол, – спокойным голосом повторил Ивась, – на колени!

Никто ничего не понял. Сжав кулаки, Ясина согнула под столом ноги, но улыбаться не перестала. На её скулах вспыхнул румянец.

– Да он с ума сошёл, – со смешком сказала она Маришке и Лизе, – ей-богу, панночки! Поглядите, он полоумный! Его надо запереть!

Ивась промолчал и взглянул на розгу, валявшуюся под лавкой. Перехватив его взгляд, Ясина задумалась. Ей теперь уже было вполне понятно, что у него есть против неё какие-то козыри. Но какие? Она могла лишь гадать. Все за ней следили очень внимательно. Наконец, она поднялась, будто перестав уже замечать Ивася, насмешливо обогнула угол стола, прошла вдоль печи, и, очень похожая в старомодном салонном платье на босоногую проститутку из петербургских трущоб, встала носом в угол. Потом склонила колени и замерла. Все разом взглянули на её пятки, лизать которые предстояло чёрту. Ясина крепко упёрлась большими пальцами в пол, оттого под пятками обозначились сухожилия.

– Так и стой, покуда не поумнеешь, – сказал Ивась, – ты наказана за свой слишком длинный язык!

– Сам дурак, – фыркнула Ясина воткнутым в угол носом. Хотела что-то ещё прибавить, но тут дверь снова открылась. Вошёл Грицко. Он нёс что-то плоское и прямоугольное, обёрнутое холстом. Ребекка, сидевшая рядом с Настей, почувствовала, как дрогнуло её сердце. Грицко, тем временем, аккуратно поставил предмет, который принёс, на лавочку у печи, прислонив к последней. Затем развернул холстину. Маришка ахнула, Лиза ойкнула. После этого наступило длительное молчание. У Ясины, которая созерцала изображение Насти, вывернув шею, глаза от радости засияли. Она и оборвала тишину, спросив:

– А что ж ты, Грицко, нарисовал панночку нашу, госпожу Лизу, с белыми волосами и голубыми глазами? Она ведь зеленоглазая, рыжая, как лиса, да с родинкой на щеке! Очумел ты, что ли?

– Так я ведь Настеньку рисовал, – возразил Грицко, сейчас лишь заметив наказанную Ясину. Ивась, разозлившись, крикнул ей:

– Носом в угол! Не то подол задерёшь при всех!

– Ах, вот оно что, – вяло протянула Ясина, вновь обратив к остальным затылок, – Настеньку рисовал? Так ведь это пану понравится ещё меньше, чем Настенькина от тебя, дурака, брюхатость! За это дело пан вам обоим шеи свернёт, как кроликам!

– Почему? – не понял Ивась.

– Да как – почему? Наш пан ни князю Потёмкину, ни Суворову, ни царице не кланяется так низко, как образам святым! Если бы твой братец с госпожи Лизы намалевал Царицу Небесную – пан его отругал бы лишь, но за Богородицу, нарисованную с овцы…

Не договорив, Ясина хихикнула и вздохнула. Все остальные стали смотреть на Настю. Настя не отрывала молящих глаз от Грицка. Но тот на неё давно уже не глядел.

– Ты, Яська, всё правильно говоришь, – пожал он плечами, – но только я ведь госпожу Лизу и рисовал. Ты сама сказала, что это – госпожа Лиза.

– Так ты ведь Настеньку рисовал! – с издёвкой проблеяла, как коза, Ясина, – все это слышали!

– Разве это кто-нибудь слышал? – спросил Ивась, обводя всех взглядом. Панночки улыбнулись и промолчали.

– Лично я – нет, – зевая, отозвалась Ребекка, – а у меня – смотрите, какие уши! Как лопухи. Я всё ими слышу.

– Видишь, Ясина, тебе почудилось, – объяснил Грицко, – ты горилку чем запивала? Квасом? Он, видать, забродил. Жара-то – как в пекле!

У Ясины от злости пятки порозовели.

– Тогда, Грицко, отвечай: что делали вы в овраге? В куклы играли? И почему у госпожи Лизы на этом изображении голубые глаза да белые волосы? Или скажешь, что мне это тоже чудится с пьяных глаз?

– Нет, это не чудится. Я в овраге рисую госпожу Лизу. Но не посмел я просить её пять дней кряду передо мной сидеть истуканом! Попросил Настеньку. Ведь лицо-то у них – одно. А волосы и глаза я решил перерисовать как-нибудь потом, чтоб Настеньку не обидеть. Ведь она думает, что её рисую!

– Да как посмел ты? – вдруг перебила Лиза, ударив об стол ладонью, – как ты посмел меня рисовать? Кто тебе позволил?

Так угрожающе прозвучал её голосок, похожий на треньканье колокольчика, что никто