Александр Мартынов - В заповедной глуши Страница 55

И всё-таки Валька понял — с оторопелой радостью — что был прав в своих догадках, не был его отец отчаянным бойцом-одиночкой, сражающимся с врагом по призывному велению сердца. Там, в России, был фронт. Иногда тихий и незаметный, а иногда прорывавшийся настоящими стрельбой и взрывами. А иногда — стрельба и взрывы тоже были незаметными, замалчиваемыми обеими сторонами. На этом фронте хоронили убитых и награждали героев. На нём отчаянно сражались плечом к плечу самые разные люди. По-разному видевшие мир будущего, но верившие в него, в это будущее. В будущее России, а не «мирового сообщества»,где правят Доллар, Секс и Безумие и где будущего нет по определению, потому что у червятника в гниющем трупе не может быть будущего. Иногда эти люди даже не знали друг о друге — и — где через мешанину Интернета, а где по обычным дорогам и улицам — пробирались виртуальные и реальные секретные гонцы, готовые в любой момент оборвать связь… или по-настоящему покончить с собой, но не дать Тем, Которые Велят, выйти на след зарождающихся союзов.

И где-то в Чёрном море тонул, задрав беспомощно нос, турецкий сухогруз, вёзший на русскую землю наркоту и оружие — и торпедированный неизвестным катером.

И где-то на сибирском вокзале пули вколачивали в стену ангара визжащего функционера «международной независимой гуманитарной организации».

И где-то неожиданный налёт неизвестных на цыганский табор возвращал отчаявшимся родителям угнанных в рабство русских детей.

И где-то — совсем далеко, где люди говорили на другом языке — горела синагога, в которой собирались деньги для продолжения экспансии Тех, Которые Велят, по миру…

…И где-то окружённый на чердаке своего дома ровесник Вальки разрывал перед лицом — чтобы не быть узнанным и не предать даже после смерти! — гранату…

… — Если ты живёшь хорошо, — говорил как-то Михал Святославич, — никогда не забывай, что есть те, кто живёт плохо. Этим страдали многие из «бывших». Мол, у нас были уютные квартиры, дачи с вечерними посиделками, а пьяные и грубые варвары это всё разрушили… А что вы сделали для того, чтобы они не были пьяными и грубыми? И ни в коем случае не полагайся на благотворительность. Она оскорбляет. Даже если у тебя берут и благодарят — скоро начинают ненавидеть тебя за то, что ты можешь давать, а они — нет. Добиваться надо того, чтобы люди сами могли себя обеспечить. Тогда они начинают себя уважать. И уважать того, кто дал им такое право и такую возможность, понимаешь? Только таким человеком быть трудно. Я, например, не смог. Потому и сижу тут, в лесу.

Они стояли у вечерней ограды, опираясь на неё локтями, слушали, как шумит лес — весь день был ветер, луна взошла огромная и алая, как медный щит. Вальке вспомнились стихи, которые он читал недавно — в сборнике бардовской поэзии, найдённом на полках огромной библиотеки Михала Святославича. Глядя в темноту, мальчишка негромко прочёл:

— Не вдоль по речке, не по лесам —Вдали от родных огней —Ты выбрал эту дорогу сам,Тебе и идти по ней.Лежит дорога — твой рай и ад,Исток твой и твой исход.И должен ты повернуть назадИли идти вперёд.

Твоя дорога и коротка,И жизни длинней она,Но вот не слишком ли высокаОшибки любой цена?И ты уже отказаться радОт тяжких своих забот……Но, если ты повернёшь назад,Кто же пойдёт вперёд?

Хватаешь небо горячим ртом —Ступени вперёд круты, —Другие это поймут потом,И всё же сначала — ты.Ты каждый шаг перемерь стократИ снова проверь расчёт.Ведь если ты не придёшь назад,Кто же пойдёт вперёд?..[38]

Только, по-моему, вы немного хитрите. Может, передо мной. А может — перед собой даже. Разве вы ничего не делаете?

— Ты умный парень, — ответил Михал Святославич. — Очень умный. Но во многом наивный. Ну, если спать не хочешь — пойдём, я тебе расскажу, как обращаться с М16…

…В глубине леса, краем болота, лежала цепочка озёр, кишащих утками, гусями, бекасами и вальдшнепами — такой «дикой силы» птицы, как выражался Ельжевский, Валька не видел никогда в жизни. Лесник эту птицу стрелял, конечно, но осенью — и коптил сам. Кстати, такого вкусного копчёного мяса Валька в жизни не ел, хотя не мог пожаловаться на меню дома. купаться в этих озёрах было и опасно (запросто могло затянуть, как в болото) и неприятно (на дне лежал ил, кишели пиявки), но в самом их виде было что-то, что навевало на Вальку спокойно-умиротворённое состояние. Он любил сюда ходить. Иногда сидел на берегу. Но чаще лежал на животе, вытянувшись в рост, на большой берёзе, мощной и тяжёлой, повисшей трамплином над спокойной чёрной водой. Берёза была широкая, лежалось удобно. В тёмной глубине иногда мелькали рыбы, а один раз Валька видел потрясающего размера сома — практически бесконечного, как ему показалось, с похожими на водоросли усами.

Тут было хорошо молчать и думать. Когда же накатывала вдруг тоска, Валька переворачивался на спину и смотрел на небо. Ему начинало казаться, что берёза покачивается. А потом обязательно приходил сон, в котором он видел маму и отца. Не помнил — как, где. Но видел точно.

И ещё видел…

…Это было не на берёзе. Он не спал, он правда не спал!!! И не грезил, как тогда, с талисманом, который больше не показывал Михал Святославич! Валька вечером шёл с прогулки — так, отшагал километр ради моциона.

Они перешли дорогу — вышли из кустов и скрылись в кустах. Большой и грузный мужчина с ручным пулемётом. Женщина в кожанке и платке, с винтовкой на ремне. И мальчишка в пилотке, с дисковым ППШ. В десятке метров от Вальки. Их шаги не приминали траву, их руки не раздвигали кусты. Казалось, что сквозь них просвечивает дорога…

…Но они — были.

11

— Оп! Держи!

Витька подхватил брошенную ему железку и уложил на разостланный брезент.

— А теперь меня, — из раскопа протянулась рука, Витька взялся за неё и рывком помог Альке оказаться снаружи. Девчонка отряхнула ладони и удовлетворённо-победно огляделась.

Двенадцать палаток лагеря поисковиков стояли двумя рядами, по римскому образцу, с флагштоком и импровизированным плацем, вытоптанном уже до бетонной гладкости, между ними. Впрочем, в отличие от римского лагеря, этот плац использовался и менее торжественно — для футбольных или волейбольных, в зависимости от настроения, баталий — или просто для танцев. Тринадцатая палатка — штабная — и четырнадцатая — склад — замыкали прямоугольник. Раскоп N 8 находился прямо за штабной палаткой.