Юлия Власова - Каллиграфия Страница 64

— Сэнсэй! — вскрикивала она, задыхаясь. — Сэнсэй, я опять свечусь!

В его, лишь в его власти было остановить развитие недуга. При очередном «приступе» Джулия могла рассчитывать только на его помощь, поскольку все снадобья и эликсиры Аризу Кей оказались бесполезными. В обширной кладовой японки не нашлось ни травинки, ни листочка, которые устраняли бы симптомы этого диковинного заболевания, и, несколько разочаровавшись в себе, хранительница сказала Кристиану следующее:

  — Известно, что от собственного яда  Не гибнут ни растения, ни гады.  А ветры, разгулявшиеся в шторм,  Как перестанут дуть, так шторм утихнет.  Кто направляет, тот отчет дает,  На том лежит ответственность и долг.  Ее болезнь — твой недосмотр, ошибка,  А ты ошибки исправляешь шибко.

В более простой формулировке это прозвучало бы как «сам виноват — сам и расхлебывай».

… — Рецидив? — осведомлялся Кимура, откладывая работу.

— Угу, — кивала Джулия. У нее пылали щеки, горели глаза и пульсировало в месте солнечного сплетения.

— Обязательно таким способом? — робко спрашивала она.

— Я пока не придумал ничего другого, — отвечал человек-в-черном, бережно заключая ее в объятия. — Часть твоей энергии перетекает ко мне, что предотвращает распространение света по твоему организму. Мне не нужно было долго ломать голову, чтобы до этого додуматься.

Джулия чувствовала исходивший от него тонкий аромат хвои, прохладу, идущую от плаща, и в бессилии смежала веки. Внутреннее горение изматывало ее, как изматывает пилигрима бесконечная дорога в дюнах под палящим солнцем, и будь вокруг нее хоть тысяча оазисов, они не смогли бы утолить ее жажду. Органы, сосуды, ткани — всё иссушалось зноем, который в ней воцарялся. И сколько ни противилась ее гордость, сколько ни восставал разум, она цеплялась за Кристиана, как за спасательный круг, и только рядом с ним находила отдохновение.

«Проклятущая болезнь! — досадливо думала она, прижимаясь щекой к его плечу. — Прогрессирует ведь! Эдак я сгорю, как сгорают в атмосфере метеориты».

Моррис Дезастро медленно спускался в подземелье, водя фонарным лучом по отсыревшим ступеням. В его катакомбах томились предатели, воры и «гости». Предателей он подвергал жестоким мучениям, после чего казнил на виду у своих единомышленников, чтобы тем было неповадно. Числившиеся в банде взломщики и карманники попадали за решетку в том случае, если имели несчастье польститься на добро крестного отца или же поживиться за счет его приближенных. С «гостями» Моррис тянул канитель, запугивая их пытками и выведывая номера их банковских счетов.

Гости на остров Авго допускались лишь по предварительно разосланным приглашениям, целью которых было заманить в ловушку богачей со всего мира. Причем приглашения эти составлялись таким образом, чтобы удовлетворить предпочтения и капризы каждого клиента. Сердобольным знатным дамам писали, что на острове такого-то числа пройдет благотворительная вечеринка; зажимистые миллионеры-холостяки велись на предложение бесплатно провести вечер в компании вышеупомянутых знатных дам; ценителям искусства предлагалось посетить аукцион, поклонникам спорта — похвастать кубками, пустить пыль в глаза или просто сыграть партию в гольф. Любителей вкусно поесть ждали кулинарные изыски греческой кухни, а зажиточным модницам предоставлялась возможность пощеголять нарядами перед своими конкурентками.

Весь этот бомонд собирался в атриуме так называемого Моррисового особняка, связанного с маяком при помощи подземного хода. Снаружи особняк представлял собой памятник античной архитектуры, нежилое, полуразрушенное, однако не потерявшее своей привлекательности строение. Местная полиция не замечала, чтобы кто-нибудь входил или выходил оттуда, за исключением тех дней, когда на остров приезжала толпа разодетых чванливых богачей. Фуршеты Моррис специально организовывал в туристические сезоны, дабы ни одна живая душа не заподозрила, что древнее здание является стратегически важным объектом. Там, внутри, он вытряхивал из посетителей деньги. Иногда сбор дани проходил без шума, а иногда приходилось прибегать к оружию, что незамедлительно действовало даже на самых упрямых. Правда, находились и такие закоренелые сквалыги, которые дорожили мошной больше, чем собственной жизнью. Этих, последних, Моррис бросал в затхлые камеры подземелья, где проводились пытки.

Он не видел резона в том, чтобы оставлять после каждого пиршества горы трупов, а избавляться от «подержанных» клиентов в любом случае было нужно.

«Бескровный метод — метод безотказный», — посчитал Дезастро и приказывал никого из здания не выпускать до тех пор, пока каждому из гостей не будет сделана инъекция наркотика, воздействующего на память. По окончании вечеринки ничего не помнящих жертв погружали в катер и отвозили на какой-нибудь безлюдный берег. Когда же туристов находила полиция, они не могли толком объяснить, ни откуда взялись, ни куда держат путь, а вид их далеко не соответствовал их социальному статусу.

Продвигаясь вдоль обомшелых стен и пыточных камер, Моррис слышал чьи-то вопли, металлический скрежет, эхо изрыгаемых проклятий. Но его в катакомбы привело отнюдь не желание поприсутствовать на пытках, нет. Он шел к своим слиткам золота, к своим алмазным россыпям и платиновым залежам, к сундукам с чеканными монетами и сейфам с акциями. И жилка под шрамом у него на виске подрагивала вовсе не из-за угрызений совести, но из-за нетерпения поскорее увидать, пощупать, окунуться в море несметных сокровищ. Он охотно подписался бы под словами «жизнь удалась», если бы не один прискорбный факт, осознание которого не давало ему покоя, а порой даже доводило до исступления, — похищенный бриллиант величиною с грецкий орех.

За этот бриллиант Моррис придушил бы собственную мать, а тут речь шла всего-то о молодом, неопытном мошеннике Федерико, который, однако, сумел пробраться в мафиозную сокровищницу, украсть камень и скрыться с ним в неизвестном направлении. Голова грабителя оценивалась в заоблачную сумму, и Дезастро тешил себя мыслью, что рано или поздно драгоценность вновь обретет своего хозяина. Вся эта груда металлов, пускай и благородных, не стоила ничего, по сравнению с пропавшим бриллиантом. «Королевская слеза», как называли камень бывшие владельцы, могла поднять из грязи и облагородить любого бедняка. Если Федерико продал «слезу», он уже наверняка сделался олигархом, купил себе самолет и был таков. Эта мысль так и зудела у Морриса в мозгу, и он был готов порвать на клочки любого, кто сообщит ему подобную новость. Но новостей не поступало: его люди по-прежнему прочесывали города и деревни, караулили аэропорты, справлялись о беглеце в гостиницах и госпиталях, однако без каких-либо ощутимых результатов.