Юлия Власова - Каллиграфия Страница 65

— Небось прячется в норе, где-нибудь на пустошах, — рокотал Дезастро, мечась по сокровищнице. — Ну, ничего, скоро я его выкурю, выкурю, как поганого вредителя!

Тут он достал трубку, нервно набил ее табаком и запихнул в рот. Он дымил, как паровоз, рискуя привести в действие систему пожарной сигнализации, чертыхался, а его аспидно-черное пальто угрожающе шуршало полами, следуя тенью за ним по пятам. Зачесанные назад лоснящиеся волосы, строгий профиль, острые скулы, скривленные в неком подобии усмешки губы… Будь с ним сейчас Люси, она бы непременно отпустила замечание по поводу его внешности, не преминув пошутить, что с его фотографии вполне можно писать портрет Кристиана Кимура.

Помимо обширного виноградника и уникальных пород лошадей, особую гордость Актеона составляла его многоэтажная библиотека, вмещавшая в себя тысячи и тысячи томов, вышедших из-под пера, печатной машинки и клавиатуры представителей самых разных эпох. Полки громоздились здесь друг на дружку, взбираясь до крыши, и важно глядели на читателей сверху вниз. Там, куда можно было залезть разве что по приставной лестнице, хранились наиболее редкие сочинения классиков, книги, уцелевшие после инквизиции, древние пророчества и раритетные труды ученых средневековья. Библиотека пропахла бумагой, как лес — грибами после дождя. Коричневые потрепанные корешки книг гармошкой опоясывали стены, украдкой смотрели из уголков, а в центре старинного зала стоял рояль. Актеон приобрел его у одного искусного мастера, изготовившего клавиши из слоновой кости, а сам корпус — из дорогой резонансной ели.

Теперь отчасти должно стать понятно, почему Кристиан избрал местом уединения именно библиотеку: рояль полюбился ему с первого аккорда. В отличие от большинства своих весьма посредственных собратьев, он звучал, как подобает звучать концертному инструменту, а Кимура в свое время закончил музыкальный колледж и был непрочь поразмять пальцы.

Клавиши отзывались на его прикосновения чарующим звучаньем, и чувство единения с инструментом мало-помалу завладело всем его существом. Вот почему он не услышал, как в библиотеку вошла Джулия и на цыпочках прокралась к роялю. Довольно долгое время она неподвижно стояла у него за спиной, наблюдая, как он переворачивает страницы какого-то нескончаемого этюда.

«Ну, этюд — это скучно, — подумала она, зевнув. — Нам бы Баха или Рахманинова…» — ее взгляд принялся блуждать вдоль полок, где в великом множестве теснились хрестоматии.

Финальное трезвучие заставило ее вздрогнуть. А потом Кристиан отвернул еще страницу и с невозмутимой легкостью исполнил новый пассаж длиною в несколько тактов.

«Аллегро Шнейдермана, — отметила Джулия. — Интересная вещица».

Она плавно подсела к учителю на скамью и стала импровизировать.

«Ага, в четыре руки, значит», — подумал Кимура, скосив глаза в ее сторону.

«Вы уж не серчайте», — мысленно обратилась к нему Венто.

«Да что там! Выходит ведь вполне сносно. У тебя получаются неплохие экспромты».

«А у вас непревзойденная техника. Где вы учились?» — не раскрывая рта, спросила его Джулия.

«Меня обучал один выдающийся корейский пианист».

Музыка разносилась по залу звонкими, неосязаемыми струями, стелясь по паркету и достигая выси. Этой музыкой упивался Актеон, разбирая бумаги в своем кабинете. Эту музыку ненароком услыхала Люси.

«Здесь слишком много бемолей», — беззвучно пожаловалась Джулия.

«Сыграем что-нибудь попроще?» — предложил Кристиан, не размыкая губ.

— Я видела на полке сборник романсов, — вслух произнесла девушка, всё еще сражаясь с бемолями на пятой октаве.

— В желтой обложке?

— Угу.

Кристиан поманил желтый сборник пальцем, и тот, послушно шелестя листами, вылетел из книжного ряда, опустившись прямо ему в руки. Романс некоего Серджио Эндриго был выбран наугад и, с точки зрения синьора-в-черном, выбран весьма удачно, так как являлся практически признанием в песенной форме.

— C’e gente che ha avuto mille cose, — на два голоса пели они. — Tutto il bene, tutto il male del mondo[39].

Джулия восторженно брала высокие ноты, воздух над нею звенел обертонами, и ей было всё равно, какой у этой песни смысл. Однако когда Кристиан бархатным баритоном затянул «Io che amo solo te!»[40], она вновь засветилась, но уже от удовольствия, а не от негодования, как в прошлый раз.

Спиру так увлекся их дуэтом, что даже начал подпевать им за стенкой своим могучим басом. Артистично сложив в стопку подписанные документы, он выскочил из-за стола и исполнил комическое антраша на ковре перед окном.

Во время игры Кристиан нечаянно коснулся руки Джулии и лишь тогда обнаружил, что его пациентка светится, как огромная лампа накаливания. Он резко оборвал мелодию.

— Почему остановились? Здесь реприза, — сказала Венто, разбирая такт. — Видите, «когда губы лгут, а сердце немо»… — и она попыталась солировать.

— Подожди, Джулия. Ты горишь! — в волнении проговорил Кимура. — Встань.

— Странно, я ничего не ощущаю.

— Глянь на свои ладони!

— Странно, — повторила та, щурясь от их сияния. — Раньше эта болезнь приносила мне одни страдания, а теперь… теперь внутри меня забил какой-то неведомый источник радости. Я не понимаю.

Ни слова не говоря, Кимура привлек ее к себе, и в этот самый миг дверь в библиотеку бесшумно приотворилась. Люси, чья белокурая головка показалась в проеме, едва сдержала гневный возглас:

«Эта девчонка — с ним?!» — Она стиснула кулаки, да так, что ногти впились в кожу, и, захлебываясь яростью, убежала прочь.

«Разлучить! — скрежетала она, взлетая по лестнице. — Раз-здавить! Уничтожить!»

Ворвавшись в свою комнату, Люси бросилась на кровать и зарылась лицом в подушки. Ее сотрясали рыдания.

Кристиану понадобилась целая четверть часа, чтобы перекрыть льющиеся через край потоки света. И хотя Джулия не выражала восторга по поводу такого метода лечения, протестов от нее тоже было не слышно.

— Знаете, я что-то почувствовала, — сказала она, слегка отстранившись.

— Да? И что же? — ободрился «целитель».

— Сквозняк. Вон, посмотрите! — указала она на дверь. — Я точно помню, что, когда вошла, щели не оставляла.

«Здесь кто-то был, кто-то нас видел, — пронеслось у Кристиана в уме. — Только б этот кто-то всё правильно истолковал…»

Справившись с приступом отчаянья, помощница Актеона прибегла к самому простому, что может изобрести обиженная женщина, — к мести. Средств для этого у нее было предостаточно, рвения тоже, ведь обиду-то она затаила смертельную. Поэтому ее сопернице грозило если не вечное забвение, то тюрьма, а если не тюрьма, то, по крайней мере, плохая репутация. Ядовитые иглы, концентрированные кислоты, разъедающие порошки и токсины у Люси не переводились никогда, и она задумала пустить их в ход, прежде чем Кристиан окончательно потеряет голову. В тот же вечер, сославшись на несварение, она поднялась из-за стола прямо посреди ужина. Новый повар Актеона был в бешенстве: как это, от его стряпни — и вдруг несварение?! Он вихрем умчался на кухню и потом долго бушевал там, швыряясь черпаками и нещадно кромсая лук мясным ножом.