Охота на убитого соболя - Валерий Дмитриевич Поволяев Страница 66

Косых, не отвечая, махнул рукой, бесполезно просить.

– Рупь двадцать козе под репку? – Сазаков еще раз беззвучно пожевал.

– Посеял, – нехотя обронил Косых. – На охоте…

– Потому и не дам тебе новых рукавиц.

Вскоре на тайгу обрушился снежный шквал – крупные сырые хлопья лезли за шиворот и неприятно обжигали тело, забивались в уши, в карманы, в рукавицы… Спас компрессор – когда включили, теплый воздух понемногу отогнал снежные хороводы от площадки, очистил от наледи. Но только внизу – на вышке же, где сидел верховой Витька Юрьев, все равно творилось невообразимое, слабо освещенная электричеством фигура беспомощно металась среди огромных хлопьев снега.

Кеда приложил руки ко рту и позвал Витьку, но из-за грохота дизелей Юрьев не услышал. Тогда Кеда спросил у Сазакова, указывая на Витькину фигурку:

– Может, заменить?

– Не знаю, – качнул головой Сазаков. – Я б, например, послал бы к черту, если мне кто из жалости вызвался помочь. В ясную погоду – пожалуйста, а когда трудно – будьте любезны, не надо!

– Что он, будущий полярник, чтоб закаляться?

– Ладно. Если через двадцать минут не кончится снег, пойдете сменить. А то мальчика действительно сдует, – съехидничал Жименко.

– Вы что, «максы» объелись? – Кеда похлопал рукавицей о рукавицу. – Он же замерзнет! На нем брезентовая куртка и свитер, больше ничего… Я сам видел. Телогрейка даже не поддета, ему не выдали.

У Жименко даже мешки под глазами набрякли.

«Максой» в этих краях называли мороженую налимью печень. У обских налимов печенка жирная, как масло, и доходит до двух килограммов весом. Вербованный Жименко появился в городе перед Октябрьскими праздниками и, определившись на работу в нефтеразведочную экспедицию, был приглашен бурильщиками за праздничный стол. Много пили, много ели, танцевали и дурачились, а когда сели за стол по второму кругу, то Колышева жена стала обносить гостей желтой, тающей во рту стерляжьей строганиной и круто посоленной «максой». Жименко, для которого печень была в новинку, перестарался на том пиру и до сих пор не может есть не только налимью печень, но и самих налимов.

Вскоре сверху, из снежного ада, вывалился стучащий зубами Витька Юрьев, машинально натягивая на голову широкий воротник куртки. Он был действительно без телогрейки.

– Герой… Надел куртку поверх свитера. – Жименко ругнулся, а Витька, покосившись на него, хотел что-то сказать в свое оправдание, но побоялся, что от холода он ничего не сможет произнести. Он попрыгал на одной ноге, выждал момент, когда взревут дизеля и голос будет едва слышным.

– Я морж, товарищ Жименко. В Оби зимой купаюсь.

– Из тебя морж, как из меня папа римский, – разозлился Сазаков. – Мотай домой одеваться!

Если Витька не подчинится, то – точно! – Витьке будет плохо. Он свалился с мостков вниз.

Кеда прокричал вслед, чтоб взял его запасную телогрейку, она на печушке сушится, но Витька не услышал – он уже скрылся в снежной круговерти.

На втором часу работы вдруг упала скорость проходки – бур бессильно вгрызался в породу, со звонким грохотом завывали дизеля, когда им давали перегазовку, но это не помогало – порода не поддавалась…

Сазаков покусывал губы, соображая, в чем же дело. Вообще-то все было ясно – обломилась одна из трех шарошек – булавчатых головок, укрепленных в основании долота. Выход один – поднимать инструмент да менять долото, но Сазаков медлил, на что-то еще рассчитывал. Увы, тащить придется почти километр труб, развинчивать их, менять долото на новое, и как минимум полторы смены на это угрохать…

– Ну что, подымаем инструмент?

– Да вот думаю…

Упрям мастер, упрям, как козел.

– А если скоростенку увеличить? Вдруг пласт не по зубам попался? Бур пройти не может, а?

– Ни к чему не приведет. Дизеля только уйму топлива съедят. И вся любовь!

– Попытка не пытка. Поднимай скорость.

Когда зашлись в реве дизеля, из-под полога на площадку выскочил Косых и, сбив набок шапку, покрутил у виска пальцем: «Вы что? В своем уме?» – но, увидев напряженную фигуру Сазакова, его шею, наливающуюся густой краснотой, ожесточенно рубанул рукой воздух и ретировался обратно в дизельный зал. Стрелка индикатора, показывающего нагрузку на долото, поползла вправо.

Безрезультатно.

– На нет и суда нет, – примирительным тоном произнес Сазаков. – Если бы я поставил на спор, проиграл бы…

Жименко заслонился рукавицей от света:

– Говорят, что из двух спорящих один, извиняюсь, дурак, другой нечестен. Нечестен потому, что знает, что прав и выиграет, дурак – потому, что не знает, а лезет спорить. А потом, спорят люди, которые или слишком много знают, или же слишком мало…

Сазаков рассмеялся и сделал знак на верховую площадку, где стоял Кеда, заменивший Витьку Юрьева. Кеда скрестил руки над головой, давая понять, что готов.

Много лет инженеры пробуют найти способ бесподъемной замены долота. Пока безуспешно. Наверное, для начала надо найти новый метод бурения. Если подсчитать, сколько времени бурильщики теряют, меняя сработавшиеся долота, то цифра получится ошеломляющей. Никакой прибор не может подсказать бурильщику, когда надо менять долото, – все зависит от породы, которую пробиваешь, тут нужно чутье, художническая интуиция – бывает, поднимешь долото, а шарошки еще не сработались, еще могли бы пройти метров семь – десять. Цена каждому пройденному метру ни много ни мало – сто шестьдесят рублей. Иногда случается, что автоматический буровой ключ неплотно схватит свечу челюстями и…

Весной стряслась с ними подобная история – уронили на дно скважины два с половиной километра труб… Трое суток возились, пока не разобрали «завал». В вахтовый журнал записали как аварию. Было совещание в главке, нагоняи от тюменского и московского начальства – ославили себя, можно сказать.

А Жименко вспомнил, как он видел в пору своей юности одну допотопную скважину, где землю бурили не долотом, а… дробью. Через трубу в забой засыпали дробь, потом били по ней специальной фрезой. Били и одновременно вращали фрезу – словом, в пору жименковской молодости было ударное бурение. Потом изобрели ЭРХА – долото, похожее на рыбий хвост, оно, кстати, в документах так и называлось «рыбьим хвостом», РХ сокращенно – одна половина хвостового плавника была загнута в одну сторону, вторая – в другую. Были еще пикообразные и коронковые долота… Но все это уже история и, наверное, ничто в сравнении с тем же трехшарошечным долотом.

Снег стал идти реже, и ветер, кажется, ослаб. Жименко поднял голову. Как там, на верхотуре, чувствует себя Кеда?

– Не заглядывайся! За ключом смотри! – Это Сазанов.

Ключ вывернул свечу из паза и теперь шел вверх. Труба, задевая боками устье скважины, длинной макарониной выползала из земли, напряженно звеня металлом, а на площадке, вытянув руки, ее уже ожидал Кеда. Вот труба выбралась из скважины и, пройдя мостки, стукнулась нижней частью об тесины пола. Кеда совершил короткий, но резкий бросок и, обняв свечу, словно младенца, бережно и мягко подтянул к себе