Геннадий Гусаченко - Покаяние Страница 67

Полчаса или больше мы простояли в ожидании, но кашалот вышел очень далеко и не имело смысла вновь сломя голову нестись к нему. И когда Обжиров и Курганович, обменявшись выразительными взглядами, способными испепелить каждого, кто мыркнет хоть словечко относительно неудачной охоты, не сговариваясь, поняли, наконец, бесполезность гонок за сноровистым китом, на горизонте показались мачты «Разящего». На тот момент кашалот фонтанил ближе к нему, и «Разящий» с ходу пошёл на него в атаку. Но кит скоро занырнул и минут через двадцать дал фонтан за нашей кормой. Естественно, мы тотчас заложили крутой вираж, дизеля взревели на «Самый полный!», и Курганович, не утирая мокрое от дождя лицо, красное, то ли обветренное, то ли злое, снова припал к пушке.

Чу–уф! Кит дал фонтан всего в тридцати метрах и несколько правее от носа «Робкого». Сейчас прогремит выстрел, и хитрец заполучит гарпун под левый ласт. Но не на того напали! Легко вскинув гигантское тело, кашалот вертикально ушёл в глубину, и гарпун пронёсся над широкими лопастями задранного вверх хвоста. Всё, как в прошлый раз. И вновь гарпун, рикошетя о волны, запрыгал по ним, «выпекая блинчики». Глухо бухнула граната, и линь вяло провис, погружаясь в воду.

И случилось непредвиденное. Светка, оглохшая от выстрела, затрясла ушами и с громким лаем шарахнулась к гарпунёру. Тот, раздосадованный третьим промахом, сгоряча отпихнул собаку носком сапога. Светка с визгом отпрянула и полетела с бака за борт.

Все, кроме капитана и рулевого, ломанулись с мостика к планширю правого борта. За ним в пенных волнах моталась вислоухая голова собаки. Но что мы могли сделать? Ничем не поможешь ей. Спасательный круг не бросишь. Рисковать людьми и шлюпкой, спуская её в такую погоду ради собаки, капитан не станет. Дать ход мы сразу тоже не могли из опасения намотать на винт болтающийся где–то под нами линь с гарпуном. Пока выбирали его, волны отнесли утопающую в них несчастную собаку далеко от судна.

— Светка! Светка! — орали мы, но скоро в пелене моросящего дождя уже стало невозможно что–либо разглядеть.

На Кургановича было жалко смотреть. Он скукужился у пушки, не отрывая рук от пусковой скобы, с бешенством волка вперив взгляд в свинцово–серую даль моря, выискивая там виновника гибели собаки и своих позорных промахов.

Да, это он, царствующий властитель безбрежного океана, рыцарь китового братства, откровенно насмеялся над ним, вынудил сделать опрометчивый выстрел и вспылить к собаке. Как теперь повернуть лицо к команде?

Курганович лишь на секунду оглянулся на мостик, но и этого мгновения хватило Обжирову, чтобы понять настроение человека на баке. Но никто не осуждал его. Светка — не первая собака на «Робком», нашедшая гибель в пучине моря. Каждую путину какую–нибудь из них смывает волнами за борт. Был даже рыжий и лохматый кот Макар с медным ошейником для размагничивания — кошки не выносят магнитных полей. Смыло его с кормы, где для Макара стоял ящик с песком.

С грустными лицами боцман Ануфриев и помгарпунёра Кузнецов выбрали линь, зарядили пушку порохом, всунули в ненасытный ствол гарпун с навинченной гранатой. Капитан Обжиров толкнул рукоятку машинного телеграфа на «Самый полный вперёд!», вытащил из пачки сигарету и устремил взгляд на фонтан, к которому торопился «Разящий». Рулевой Безбородько, не уточняя курс, без слов понял капитана, переложил руль на плывущего вдали кашалота.

От «Разящего» эхо донесло хлопок выстрела, но судя по облачку пара, вновь поднявшемуся над водой между китобойцами, кашалоту и на этот раз удалось уйти невредимым. Удручённая нелепой гибелью Светки команда «Робкого» всю злость обратила на неподдающегося кита.

— Вот богодул чёртов!! Ты посмотри, что делает! Ну, погоди, паразит! Вздрючу я тебя до самого клотика! — вырвалось у стармеха. В его трубке, подмоченной китовым фонтаном, не разгорался табак, и он сердито выколачивал её о планширь.

— Миша! Всади ему под ласт! — крикнул боцман.

— Павел Иванович! Смотрите: «Разящий» идёт к нему!

Обжиров нажал тангенту рации.

— На «Разящем»! Это наш кит…

— Вы подписали его или ещё как пометили? — раздался насмешливый голос.

— Мы первыми начали гонять его…

— Может, посоревнуемся? Кто загарпунит, того и будет… Ну, как, слабо?

Это уже слишком. Не ответить на хамскую самоуверенность капитана «Разящего»? Уступить ему нашего обидчика? Никогда! И за Светку мы полны решимости отомстить. Несчастье потрясло команду больше, чем недавнее исчезновение на «Гневном» третьего механика. Его хватились, когда пошли будить на вахту, но того нигде не оказалось: ни в каюте, ни в кают–компании, ни в машинном отделении. Облазили трюм, выгородки, кладовые, обошли палубы — нет, пропал! Три дня вся флотилия ходила параллельными курсами, бороздила океан, выписывая «восьмёрки» на штурманских картах. Три дня мы не охотились, хотя встречали стада кашалотов, не отнимали бинокли от глаз, и три ночи лучи прожекторов рыскали по волнам, выискивая среди них упавшего за борт моряка. Не нашли. Позже стало известно, что в ночь пропажи механика его жена родила мёртвого ребёнка. При каких обстоятельствах погиб моряк, так и осталось загадкой. Но то произошло на другом судне, нас как бы не касаемо. И особенно никто на «Робком» не печалился. Известное дело — море. Ошибок не прощает. А когда исчез раздельщик китов на самой «Славе», про него даже шутили: «Ушёл в слип бутылки сдавать…».

А до берега, между прочим, три тысячи миль!

До этого на плавбазе погиб раздельщик, запутавшись в кишках кашалота. Они неудержимо заскользили в клюз и уволокли за собой нерасторопного рабочего. На нём были яловые сапоги и спецовка. Стоимость этого имущества, утраченного утонувшим моряком, бухгалтерия «Славы» высчитала из его месячной зарплаты.

На «Зорком» был случай с гарпунёром, наступившим ногой в скойлонный возле пушки линь. После выстрела линь, разматываясь, сбросил китобоя за борт. Вот была потеха: кит на лине и рядом с ним гарпунёр плавает! К счастью, обошлось. Выловили его. А на «Властном» электрика черти занесли в высоковольтную камеру, где он под напряжением вздумал устранить какую–то пустяшную неисправность. В обугленную головёшку превратился.

Как не кощунственно звучит, но Светку было жальче тех неизвестных нам людей. И мы приняли вызов «Разящего». Теперь уже два китобойца не давали продыху киту. Оба судна во всю прыть носились навстречу друг другу, проходя встречными курсами, разбегались, сходились снова. В какую–то минуту «Робкий» не проскочил перед носом «Разящего». Тот, в свою очередь, не успел отработать винтом «Самый полный назад!», с ходу саданул острым форштевнем в правый борт «Робкого», распорол металлический корпус на два метра с лишком. В горячке капитан «Разящего» дал задний ход, что было непростительной ошибкой: в глубокую вмятину, зияющую узкой, с рваными краями пробоиной, хлынула вода в первое машинное отделение. Лежать бы «Робкому» веки вечные на дне океана, если бы не находчивость, самообладание, смелость, мужество моториста Бори Далишнева. Не сиганул, стремглав, по трапу наверх, а выбил кувалдой клинья навесной двери. Тяжёлая махина скользнула по направляющим вниз, наглухо закупорила второе машинное отделение: судно осталось на плаву. Правда, носовая часть «Робкого» скрылась под водою, из неё выглядывала гарпунная пушка и торчала фок–мачта. С фырканьем, словно бобр, вынырнувший из пруда, из люка выскочил моторист и неистово трижды перекрестился трясущейся рукой