Виктор Сафронов - Алмазная цепь Страница 74

- А вот… Здесь еще, — не теряя оптимизма, продолжал вещать тот. — На читай, читай вслух… Видишь, как специально для тебя, Фомы-неверующего написано: «Всем государственным и правительственным учреждениям оказывать содействие и не чинить препятствий, за неподчинение, наступает дисциплинарная и иная ответственность.». Ну, сам читай…

- Да, что ты мне свои бумажки тычешь, — совсем растерялся омоновский капитан, отступая на шаг и давая условный сигнал к возможному продолжению побоища. — Вижу, но и ты меня пойми, я такие «корки», первый раз в жизни в руках держу… Может, ты их за углом напечатал, а сейчас мне тычешь…

- Чудак человек..

В этот момент, вмешался сосед из засады.

- А вы спросите у хозяина дачи, — метров с двадцати зашептал тот, но слышно было всем. — Он полковник, человек серьезный… Если подтвердит, значит это те, за кого себя выдаю, а если нет — вяжи их ребята и тяни в участок…

Пока шла вся эта кутерьма, как специально бестолково и неумно разыгранная. У меня на глазах, Халявченко успел дедульке вкатить укольчик и когда сотрудники пришли проверять хату, там был улыбающийся и на первый взгляд, хорошо поддатый Курдупель.

- Подтверждаете, товарищ полковник? — С ходу спросил капитан. — Подтверждаете, что говорит этот человек и его удостоверение.

- Подтверждаю, сынки родные, защитники славного нашего Отечества… — заговорил скороговоркой Курдупель. — В случае чего, есть кому передать эстафету поколений, наших славных дел…

Дедок, после укола нес еще какой-то бред. Закрытые масками милиционеры посмотрели вокруг. На столе бутылки… В салоне — стойкий, сивушный запах… Повсюду — на столе, на тарелках, на половицах несвежая, засиженная мухами закуска.

Выводы напрашивались сами собой…

Менты, в испорченных детских шапочках, по поводу вызова правильно подумали… Мол, раз того старого хрыча из-за забора, не пригласили к раннему застолью, не взяли в кружок веселиться… Вот, он, чертова перечница, разозлился и мстит всем подряд. Зараза, сотрудников в полной экипировке вызывает, отвлекая от настоящей борьбы с преступностью и распоясавшимся терроризмом.

Делать нечего. Повтыкали яблони корнями вверх. Отдали честь и без извинений убыли восвояси. Служба есть служба, она дамских нежностей не предполагает.

После убытия ряженых и окончания утреннего маскарада, со стороны Харатьяна, опять продолжились пытки и попытки оказать на меня давление.

Спросите, почему я молчал?

Отвечу. Меня не спрашивали, а я и невыпячивался. Тем более, что перед глазами, как живые стояли трупы расстрелянного поста. Стрелял не я, но зато следы мои… Поэтому, до местного райотдела меня вряд ли, смогли довезти живым.

Вот поэтому и молчал.

ГЛАВА 68

От правительства и друзей покойного Героя СССР, генерал-майора войск стратегического базирования, Ивана Петровича Натоптыша, траурную комиссию по похоронам, пришлось возглавить бывшему вице-премьеру Шолошонку. Какое ни какое, а развлечение. За работой и траурными хлопотами, глядишь и забудет человек о своей невосполнимой беде и утрате.

А заместителя банковского председателя, просто так закопали, без создания комиссии. Экскаватором вырыли яму и вместе с машиной (там заранее до черноты, как в гробу, были тонированы стекла), из которой его было проще не доставать, чтобы не глумиться над трупом, землей засыпали и асфальтовым катком пару раз проехали, уплотнили грунт.

Да, мечтателям и правдолюбам сегодня приходиться несладко.

Во время проведения траурного митинга, посвященного безвременной кончине славного генерала и верного сына войск стратегического базирования, выступило много всякого народа, даже бывшие друзья из социалистического лагеря и те не поленились, сказали правду о дружбе и сотрудничестве. Но особенно всем запомнилась речь председателя траурной комиссии. Вот что значит некурящий человек, семь раз сказал, как один раз рублем отрезал…

-… В твои семьдесят три, ты только начинал жить… До этого беззаветно служил на ниве образования и счастья всех трудящихся…

По выражению кислой скорби на лице руководителя похоронами, читавшего по бумажке дурацкий текст, было видно, что оратору самому было неприятно и противно озвучивать ту безграмотную ахинею, которую ему подготовил референт, кадровый гебешник, которого приставили к нему в качестве соглядатая и доносчика. Но, подавив раздражение, он продолжил траурное вещание:

-… Дорогой товарищ! Ты навсегда останешься в наших сердцах молодым, добрым и веселым…

В глубине собравшихся друзей по оружию, в темных очках и с траурными лентами нашитыми на рукавах, стоял пожилой чекист с почетными знаками и правительственными наградами. Он, захлебываясь от внезапно постигшего горя, никого не стесняясь, рыдал в голос, заглушая траурную речь экс-вице-премьера.

Этим безвременно скорбящий и был Иван Петрович Натоптыш, собственной персоной.

Участие в собственных похоронах так его проняло, что… В смысле… В общем…

Короче — размяк старик и дал волю своим эмоциям.

В настоящий момент, он был в образе верного друга и однополчанина покойного.

До сегодняшнего дня, в минуты былых затиший и спокойного отдыха между допросами, вербовками и рутинными пытками, в виде испытаний новых психотропных препаратов, Натоптыш частенько задавал себе вопрос, как ему, верному бойцу коммунистической партии, будут организованы проводы в последний путь. И когда, несколько дней назад его спросили, чего бы он хотел перед уже окончательным уходом из органов. Он скромно попросил устроить ему его собственные похороны, чтобы поприсутствовать на этом представлении в качестве верного друга и товарища покойного.

Добро на этот, основательно отрежиссированный спектакль было получено на самом верху.

Исходя из героических заслуг и верного служения идеалам добра и справедливости, ему были оказаны последние почести по высшему, второй степени, разряду. С артиллерийским лафетом, почетным караулом и оружейным салютом.

Своим пламенным выступлением, председатель траурной комиссии задал правильный, оптимистический тон мероприятию с верой в победу науки и образования над религиозным дурманом и мракобесием.

«…Зажженная тобой звезда героических свершений, никогда не померкнет на небосклоне нашей памяти» — учитывая собравшийся контингент, эта фраза, просто прошла на «ура» и вызвала молчаливый гром оваций.

После председателя, выступали еще какие-то люди. Многих Натоптыш видел впервые. Зато говорили они простым и понятным ему языком. Например, говорили, что более близкого друга чем он, они в своей жизни не знали. Были даже друзья детства, из чьих слов следовало, что они, еще в детстве, были спасены покойным от рахита и заразной свинки…