Виталий Гладкий - Приключения-91 Страница 76

«Вот тебе и раз, — со злостью думал Ким, — в Гарвардском колледже есть, а у нас, где его выпестовали, нет. То немецкий палеограф Маттеи, преподаватель Московского университета, похитил в различных русских библиотеках 60 ценнейших рукописных книг, то американцы запахали. Теперь этот еще, интурист. Не задержали бы его сейчас в Москве, спустя некоторое время где-нибудь можно было бы прочитать: «Редчайший экземпляр «Артикула воинского» является собственностью...» Чьей собственностью? Какая разница чьей именно, главное, что не нашей».

Ким перелистал еще несколько страниц, нашел нужное место, с удовольствием перечитал несколько раз:

«В 1705 году в Киево-Печерской типографии печатается «Артикул воинский» (издание до сих пор не обнаружено)...»

Ему непреодолимо захотелось прямо сейчас, сию минуту зачеркнуть взятые в скобки слова и написать «обнаружена работниками правоохранительных органов». Но он тут же подавил это мальчишеское желание. Его дело — искать преступников, а не править историю. Этим займется тот, кто получит всю монастырскую либерию. И даже не поинтересовавшись, благодаря кому она вновь увидела спет, придется строка за строкой ее изучать.

А впрочем, кто знает, может быть, где-нибудь, когда-нибудь, в какой-то, пусть сугубо специальной, но лучше, конечно, в популярной литературе появится короткая фраза:

«Авторы выражают благодарность таким-то сотрудникам уголовного розыска, оказавшим большую помощь в работе над монографией».

Ким устыдился своего нового порыва и осторожно поглядел но сторонам. «Что было б, если люди могли слышать мысли друг друга? — подумал он. Вот, наверное, была бы скучища: ни помечтай, ни возомни о себе. Все стали бы честными и благородными. Тогда и в уголовном розыске необходимость отпала бы. А чем плохо?»

Заехав домой и взяв мольберт, он направился к монастырю. Как такового монастыря давно не существовало. На его территории, в бывшей трапезной с высокими сводчатыми потолками работал краеведческий музей. Некоторые экспонаты из-за недостатка места в самом музее поместили в надворных постройках бывшего монастыря. Соборы и часовня поддерживались в последнее время в идеальном порядке, и, хотя служба в них не шла, время от времени по городу лился малиновый звон, гулко звучали басы — для приезжих гостей артист местной филармонии исполнял «Славься!..» из «Ивана Сусанина».

Ким сидел за мольбертом и пытался сосредоточиться на этюде. Беспокойство за Светлану и Катюшку нет-нет да и охватывало его. Можно только изумляться выдержке Карзаняна, не так давно схоронившего отца. Так держаться дано далеко не всякому. Какой же нужно обладать волей, чтобы скрутить нервы, загнать в самую глубину сознания то, что рвется наружу с исполинской силой, переполняет душу, гнетет и мучает!

Умея владеть собой, Ким высоко ценил это качество в других людях. Разве смог бы он нормально работать в сложившейся ситуации, если бы не готовил себя внутренне к любого рода неприятностям и неожиданностям.

Дважды за последние дни он сталкивался со смертью. Что из того, что ни одна из них к нему лично непосредственного отношения не имеет? Смерть она и есть смерть. И все-таки одно дело, когда человек уходит из жизни сам по себе, другое — убийство, смерть насильственная. противоестественная.

Конечно, не случись с Ревзиным ничего фатального, трудно предположить, что он прожил бы еще очень долго. Но все же... Ах, Москвин, Москвин! Не он ли «помогал» старику подняться по лестнице? Нужно еще раз поговорить с соседкой Ревзина. Что, если она его все-таки узнала и поэтому не хочет назвать? Боится? Кто ее знает, и это не исключено.

Ким продолжал «раскручивать версию» дальше.

Было бы куда проще официально допросить Москвина, привести доказательства. От скатерти, некогда похищенной из музея и пока непонятно как оказавшейся в его квартире, Москвину не отвертеться. Если он, конечно, от нее еще не избавился. На ней обязательно должны остаться следы от инвентарного номера. Но Ким понимал, что доказать причастность Москвина к похищению старика, а возможно и к его убийству, будет значительно легче, чем спасти книги. Это улики, и улики очень серьезные. Преступники постараются избавиться от них в первую очередь. Нашел ли Илья способ, не вызывая подозрений, забрать скатерть с собой? На ней могут оказаться и еще какие-то следы: от масла, краски, да мало ли еще от чего, поможет свидетельствовать о роде занятий человека, беседовавшего с Ревзиным в квартире Москвина. Была ли его жена во время «экспертизы» дома? Нет, вряд ли. В такие дела жен обычно не впутывают. Слишком рискованно. Если и нет, она может знать, кого из знакомых ждал ее муж, кто у него бывает вообще, кто хорошо знает его образ жизни и, главное, может совершенно точно установить, куда и на какое время он отлучается из служебного кабинета. Вот оно то, что нужно: «разгон» мог организовать только хорошо информированный о Москвине человек — близкий к нему сослуживец или доверенное лицо.

И еще одно очень важно выяснить. Кто имеет свободный доступ в подземелье монастыря? Посторонний человек привлек бы внимание работников музея. А без возможности проводить в пещерах долгое время ничего не найти. Нужно немало времени, чтобы только разобраться в лабиринте ходов. Но не брать же под подозрение всех, кто имеет отношение к монастырю! «Думай, думай, — подстегивал себя Ким, — не мотоцикл и даже не ювелирные изделия ищешь. Ценности духовные. Самый дефицитный по сегодняшним меркам продукт. Сейчас за престижную книгу даже тот, кто отроду ничего не читал, глотку перегрызет. В гостях на ковры и хрусталь — ноль внимания. Зато перед книжным шкафом благоговеют: «Ах, Ибсен! Цицерон, Гомер!..»

Но никому и в голову не придет поговорить с владельцем книг О’Генри об искрометном юморе его рассказов. Вопрос всегда один и тот же — простой и суровый: «Где достал?»

Во второй половине дня Ким сидел на том же месте перед этюдником. Этюд не получался. Не было в нем ни чувства, ни мысли, ни настроения — так, мазня...

— А я тебе говорю, непохоже. Не бывает снег красным.

— Бывает, когда солнышко.

— А сейчас что, не солнышко?

— Когда сбоку, утром или вечером. И розовый, и красный, и синий, и какой угодно.

— Какой угодно не бывает.

Ким слышал, но не слушал спорящих за его спиной мальчишек и размышлял о том, что не напрасно захватил с собою этюдник. И закат выдался необычным своей какой-то космической красотой. Но работа все равно не клеилась. Кто поверит, что в жизни так бывает — лес вдали иссиня-черный, золоченые купола церквей, словно возникшие из голубой толщи воды, и даже женщина в центре группы экскурсантов у монастырской стены. Она с радостью демонстрировала себя солнцу и десяткам глаз, разглядывающим ее так же жадно, как местные достопримечательности.