Охота на убитого соболя - Валерий Дмитриевич Поволяев Страница 76

Косых чуть ожил, в зраке затрепетал золотистый огонек, розовость выступила на скулах, шевельнулись крепкие толстокрылые ноздри, чувствуя вкусное тети Олино едово. Но завтрак стоял в программе вторым номером.

– Тетя Оль, – позвал он. – Вертолет будет сегодня?

– А откуда ж я знаю? – удивилась она.

– Ты все знаешь, – с печальной убежденностью произнес Косых.

– Погода, думается мне, нелетная. Сазаков с начальником говорил уже с городом, выяснял прогнозы… Вообще город вертолет пообещал.

– А когда?

– Думается, как дождь перестанет, раньше вертолет не выступит.

Она постояла, держа руки под фартуком и оглядывая Косых заботливым взглядом, потом села напротив и позвала вполголоса:

– Пойдем-ка завтракать.

Но Косых не слушал ее – он повеселел на глазах, выглянув в окно, щеки украшала теперь не легкая младенческая розоватость, а багряная здоровая пунцовость. Тетя Оля тоже пригнулась к окну, дивясь одновременно скоротечному преображению дизелиста, и увидела, что над лесом медленно разворачивал хвост страшноватый в своей огромности, с покатыми, будто порохом покрытыми от дымовых выхлопов, боками грузовой вертолет… Под самым брюхом неподвижно висели на стропах металлические, испещренные предупреждающими надписями ящики.

– Новую буровую завозят, – резюмировала тетя Оля. – Пожару еще конца не видно, а буровую загодя забрасывают. Хорошо! – шумно восхитилась она, а Косых обернулся на нее с неприязнью.

Тетя Оля перехватила взгляд.

– Пора завтракать, – произнесла она тоном, не допускающим возражений.

– Счас, – встрепенулся Косых, – нацеди супца в чашку, положи сбоку самую большую ложку и кус хлеба мужской толщины, а я счас…

Косых метнулся в сенцы, приподнял за бечеву мешок, набитый утками, и, оставив открытой дверь, буквально выпрыгнул на улицу. Перемахнул через стенку краснотала и помчался вприпрыжку, боясь, что опоздает на плешку, куда садился «Ми-шестой», – отцепит груз и упрет назад, и не успеет он передать посылку в город. За первой стенкой последовала вторая. Таежная опушка была обрамлена двойным ярусом краснотала, перебиваемым кое-где стлаником – кедрачом. Косых, подпрыгнув, преодолел и ее, но споткнулся, кувырком покатился по земле, загребая воротом, штанами, сапогами песок. Вскочил, матерясь и отряхиваясь на бегу незанятой рукой, вымахнул на плешку и понял, что понапрасну спешил – «Ми-шестой» не собирался взлетать, его лопасти замедляли свой бег, а в открытом трюме светлели какие-то мешки, пакеты, обернутые рогожей детали, ящики – все наготове! Вертолет еще минимум час будет разгружаться.

Косых бочком подобрался к машине, не обращая внимания на предостерегающие вскрики бортмеханика, – сердешный боялся, что Косых зацепит лопастыо. Потом заскользил взглядом по застекленной покатой кабине, надеясь узреть знакомое лицо, но ничего не различил – кабина находилась высоко, лица сливались в единые блеклые пятна. «Не то чтобы знакомого летчика, тут маму не узнаешь», – подумал Косых.

Но вот лопасти прекратили свой бег и застыли, пригнувшись тяжелыми стеблями к земле, бортмеханик выпрыгнул из трюма, подошел к Косых.

– Тебе что, лохматый, жить надоело? Шарахнет лопастью – полкотла снесет!

Эх, и смешлив летный человек. Молод еще, юморист из «Доброго утра». Косых разжал кулак и отпустил бечеву, врезавшуюся до кровяной красноты в кожу.

– Слушай, друг, в город не передашь, а? – попросил он униженно.

– «Не передаешь»… Посылки отправляй по почте, – усмехнувшись, посоветовал бортмеханик.

– Не оскаливайся. Жена больна, а я здесь… Выбраться никак не могу.

– Надо не на нефти тогда работать, а сидеть в городе.

– Фланец мне нынче к «окурку» приваривать, – канючил Косых. – Это те не птицей вдоль небес летать, а героизьм, рисковое мероприятие.

– В огонь полезешь? – неверяще полюбопытствовал бортмеханик.

– В огонь, – подтвердил Косых, узрев краем глаза, что просеку запрудили буровые рабочие, – пришли разгружать вертолет, – впереди вышагивал Поликашин, резко взмахивая руками, будто строевую ходьбу разучивал. Поликашнна здесь только не хватало! А тот, увидев Косых, направился прямехонько к нему.

– Все передачи супруге? – Голос у него был по обыкновению свеж и громок, будто и не было бессонной ночи, проведенной в работе, не было клейма усталости на лице, фиолетовых разводов под глазами, темных впадин под скулами.

– Говорит, что фланец будет сегодня варить, – вставил бортмеханик.

– Эт-то верно. – Косых даже удивился неожиданной поддержке, посмотрел в упор на бортмеханика, и тот по расширенным жестким зрачкам и зло напрягшейся шее понял, что перед ним не просто жалкий рядовой проситель, который еще порою встречается в селе, умоляя перебросить купленную корову из одной деревни в другую.

– Ну, – спросил Косых, – не ты, так командира попрошу, а тебе не спущу, земля-то ведь круглая, и люди нет-нет, а встречаются.

– Ладно, – помедлив для приличия, согласился бортмеханик.

– Что домой переправляешь? – спросил Поликашин. – Может, и я переправлю…

– Бельишко постирать и, – Косых ткнул в мешок носком сапога, – по мелочи кой-что да пару уток из подпаленных вчера…

– А кому передать? Придет кто? – спросил бортмеханик.

– Теща придет, необхватная женщина такая… Таисией Павловной величают, либо жена-красотка, и не моги на нее заглядываться. Надькой величают. А я знать по рации дам и номер борта сообщу. На вертолетную площадку к пилотскому балку и подойдут, а ты мешок-то выгрузи и оставь в балке.

– Добро, – сказал бортмеханик. – Ты, как утки снова будут падать, отложи для меня пару. Не одна твоя жена утятину любит.

Он слазил в трюм, забросил мешок в пилотскую кабину, успокоенный Косых побрел в столовую, к остывшему утиному супу с индейской приправою, а оттуда на площадку.

Площадка, странное дело, была суха, несмотря на дождь. Косых задрал голову посмотреть, в чем же дело, и увидел, что дождь не долетает до земли – его сжирает пламя.

На площадке уже стоял рослый, с серо-голубыми волосами человек, о котором Косых слышал, что он большой начальник. Еще стояли майор Сергованцев (о нем ходили легенды, и Косых его знал), мастер Сазаков, Кеда с Колышевым, Витька Юрьев да еще какие-то парни, кажется, прибывшие из Тюмени пожарники – на площадке находился весь таежный гарнизон.

Сивоголовый наклонил голову, приветствуя Косых, улыбка тронула его губы.

Косых, ежась от того, что захолодели лопатки, подошел к ящику, механически проверил электроды – не сколупнулась ли обмазка, но электроды были специально подобраны, один к одному… На ящике лежала новенькая фибровая маска с синим стеклом. Рядом был вдавлен в песок бидон из-под молока. Он подошел к бидону, на крышке которого стояла эмалированная кружка с диковинным остролистым цветком, нарисованным на боковине, зачерпнул квасу. Стоял, сосал кисловатую жижу и чувствовал, как леденеет нёбо, ломит зубы, но кружку допил до конца. Потом зачерпнул вторую, но понял, что не осилит, так и поставил наполненную на бидон.

Неподалеку, широко раздвинув ноги в заляпанных глиной кирзачах, ждал пожарник со шлангом наизготове, поигрывал латунным, начищенным до солнечного сияния наконечником. Косых понял – его ждет, окатить водой собирается, и ощутил себя сродни космонавту, готовящемуся взлететь, когда перед стартом каждый хочет внести свою лепту, помочь чем-нибудь. Он важно кивнул и подставил