Холодная комната - Григорий Александрович Шепелев Страница 84

Реакции не последовало. Хруст стоял размеренный, громкий. Взгляд был непроницаемый.

– Почему-то запахло потом, – не унималась Ленка, Наморщив свой аристократичный нос с небольшой горбинкой, – что за ужасный запах! Он появился сразу после того, как ты дверь открыла. Ты его чувствуешь?

– Чувствую.

Хруст стал тише и медленнее.

– Что толку это перетирать? – продолжала Соня, – такая особенность организма у человека. Тут никакая химия не поможет.

– Поможет, – внезапно подала голос светловолосая, и, отбросив пакетик, спрыгнула на пол.

– Руки её держи! – закричала Ленка. Но было поздно. Выхватив из кармана брюк перцовый баллончик, светловолосая стерва хлестнула мощной струёй его содержимого по растерянным лицам своих обидчиц и убежала, громко захлопнув за собой дверь. Несколько минут две другие стервы чихали, ругались матом и утирали слёзы, а потом высморкались, умылись и возвратились к прерванному занятию.

– Ох, и сука! – пробормотала Сонька, кисточкой нанося ярко-красный лак на Ленкины ногти, – надо было ей не бойкот объявлять, а рожу всю расцарапать до крови, чтоб она неделю её на улицу не высовывала!

– Отличная мысль! Но только через неделю она пришла бы сюда уже не с баллончиком, а с гранатой.

– Ты предлагаешь ей всё прощать?

– А что ты с ней сделаешь? Ей и так уже почти каждый день бьют морду!

Сказав так, Ленка взяла пакетик, оставшийся на столе, и доела чипсы. Прошло ещё минут пять.

– Ну, кажется, всё, – объявила Соня, отложив кисточку. Весьма долго происходило безмолвное созерцание результатов её работы. С платформы, судя по голосам, шло много народу.

– Свинство! – вскрикнула Ленка, подчёркивая какую-то свою мысль движением всего тела, но осторожно, чтобы не сбить стоявшие на столе пузырёк с флаконом, – вот свинство! Мерзость какая-то!

– Ты о чём? – подняла взгляд Соня. Но объяснения не было. Была скорчена злая рожа – мол, дура, что ли? Также изобразив на лице резко отрицательную эмоцию, Соня молча задрала кофту. Лифчика не было. Сделав крепкий упор на обе руки, Ленка подалась немного назад, закинула ноги Соньке на плечи, и, сжав ступнями её вихрастую голову, стала ноги сгибать в коленях. Сонька вынуждена была начать отсоединяться от стула, хоть ей весьма не хотелось этого. Признаками её нежелания были высунутый язык, краснота, сопение, непреклонный кошачий взгляд. Но Ленка была столь же непреклонна, как крокодил. На её несчастье, опять раздался стук в дверь. И странное дело – привёл он в бешенство Соньку.

– В кусты иди срать, козёл! – взвизгнула она и снова уселась, благо что Ленка мгновенно убрала ноги. Стук прекратился, заскрипел снег под быстрыми удаляющимися шагами. Но злость у Соньки осталась. Ленка, наоборот, казалась невозмутимой. Она глядела на свои стопы, как будто те и не отрывались от выдвинутого ящика.

– Это дрянь какая-то, а не лак! – лютовала Сонька, опустив кофту, – честно тебе скажу – с такими ногами я не рискнула бы заниматься синхронным плаванием!

– В таком случае, я займусь тхэквондо, – пропищала Ленка, и, сдув со сдвинутых бровей чёлочку, пяткой врезала Соньке по лбу. Удар был таков, что Сонька чуть не свалилась вместе со стулом. Вскочив с него, она агрессивно вытаращила на Ленку глаза и стиснула кулаки, готовая броситься на неё.

– Ты что, озверела, овца безмозглая? Ты, …, что себе позволяешь?

– Что ты орёшь? – пожала плечами Ленка, – я думала, тебе это будет приятно! Ведь Таньке-то это нравится.

– Я – не Танька! Я не люблю, когда меня унижают. Ясно?

– А ты меня не унизила? – разозлилась внезапно Ленка.

– Как я тебя унизила?

– Вы тут пьёте водку с этой Маринкой! Четверть бутылки ещё осталось! Ты мне её предложила?

– Ах, твою мать! С каких это пор, интересно, ты перестала херачить водку без предложения? Я во вторник пила с девчонками из Макдональдса – ты влетела, взяла бутылку и насосалась раньше, чем мы успели тебя заметить! А сейчас тебе вдруг понадобилось особое предложение!

– Перестань относиться ко мне как к быдлу! – вскричала Ленка. Её лицо было уже даже и не злым, а свирепым. Удивлённая столь крутой переменой, произошедшей с её безоблачным настроением, Сонька долго не находила, что возразить. Наконец, сказала:

– Да успокойся ты! Быдлу я ни за что не стала бы красить ногти, тем более – на ногах.

– Это было нужно тебе! – заорала Ленка, соскочив на пол и заодно смахнув со стола пузырёк с флаконом. Пузырёк, к счастью, упал на угол матраца, возле ног Юльки.

– Мне? А зачем?

– Затем, что ты – мазохистка! Такая же, как и Танька! Вам очень нравится унижаться перед ничтожеством! Это – самый сладенький кайф!

– Да ты идиотка, – сказала, помолчав, Сонька, – больше ко мне за деньгами не обращайся!

Ленка, сопя, надела носки с ботинками. Выпрямившись, она взглянула на Соньку, которая наблюдала за ней, усевшись на стол.

– Клянусь, что не обращусь! Но тогда и ты, будь любезна, не обращайся ко мне по этому поводу!

– За деньгами?

– Да!

Соня пристально, очень пристально поглядела на собеседницу, раздувавшую ноздри, и тихо-тихо осведомилась:

– Ты что, кума, совсем съехала?

– Иди на …!

– О! У тебя, мать, ломка!

Ответа не было. Допив водку, Соня икала и наблюдала, как Ленка всовывается в пальто, рассеянно озираясь по сторонам и хлюпая носом. Завязав пояс, она приблизилась к раковине, и, повернув кран, зверски присосалась к ржавой струе. Пила очень долго. Не закрутив как следует кран, утёрла платочком рот и гордо ушла. Закрыть за собою дверь было сочтено ею необязательным. Туалет наполнился холодом, голосами, лаем Барбоса и адским воем скорого поезда, мчащегося к Уральским горам.

Сонька закрывает глаза, чтоб не текли слёзы. Сердце её сжимается от печали не потому, что Ленка ушла, и не потому, что ушёл Серёжка. И уж, конечно, не оттого, что лучшие годы тоже ушли, как вода сквозь пальцы. Мерный, тоскливый грохот и вой, похожий издалека на вой брошенной собаки, мучит её. Ей кажется – это воет её мечта, давняя и брошенная мечта о крае Земли, к которому тянутся все дороги, куда уходит всё самое дорогое. Ледяной ветер со снегом рыскает волком по всем углам, качает Сонькины ноги. Юлька ворочается и стонет. Соскочив на пол, Сонька аккуратно ставит гитару к стулу, идёт к двери. Захлопнув и заперев её прямо перед носом каких-то двух мужиков, хотевших войти, она гасит свет. Спать ей неохота. Скинув ботинки, она ложится на стол, чтоб до утра думать. Синие отсветы электричек напоминают ей брызги моря в Геленджике. Глаза закрываются. Барбос лает.

– Ко мне, Барбос! – отчаянно кричит Сонька, не понимая, зачем он ей. Её голос – крохотный, серый, смешной зверёк, грызёт безнадёжно прочные прутья клетки. Как он попал туда? Море плещется. Сонька спит. Вскоре засыпает и Юлька.

Глава четвёртая

– Кто такой Теймураз? – поинтересовалась Юлька во время утренней трапезы. Настроение было скверное. Утро втискивалось в